Владимир Вертлиб - Остановки в пути

Однако отец не стал меня ругать, а поднял на руки и отнес на диван. Я сидел у него на коленях, а он гладил меня по голове, по лицу, по спине.

— С ней все будет хорошо, — спокойно сказал он. — Все будет нормально, вот увидишь!

Но я молчал и не верил.

— Вот увидишь, — повторил отец задумчиво, рассеянно, как будто говорил сам с собой. Потом он заглянул мне в глаза и продолжал с наигранной бодростью: — Ты же знаешь, она сама всегда говорит: «У нас еще та семейка, от нас так быстро не отделаешься». Мы еще состариться успеем, а до тех пор чего только ни переживем.

Он засмеялся, но смех его звучал фальшиво, почти цинично. И хотя я ему ни капельки не поверил, я чуть-чуть успокоился и пообещал в следующий раз постараться и записать номер телефона.

И я успел записать номер телефона, а отец позвонил в больницу Ришон-ле-Сиона и узнал, что среди раненых мамы нет. Правда, личность некоторых установить еще не удалось. Ему дали еще один номер, как оказалось, тот же, что записал я. Отец сразу же позвонил, поговорил с кем-то на еще более ломаном иврите, чем обычно, и, положив трубку, объявил мне, что пока мамы нет ни среди раненых, ни среди погибших.

— Теперь нам остается только ждать.

Еще несколько минут мы молча просидели на диване. Отец обнимал меня, а я — мамину сумку. На экране появлялись все новые и новые картинки, но я глядел на них и будто не видел, а снизу, из квартиры семейства Ульяф, доносился шум, голоса, музыка, с каждой минутой все громче и громче…

— Господи, в такой день празднуют! — вздохнул отец. — Они что, новости не смотрят?

И тут зазвонил телефон. Мы оба бросились к аппарату. Отец опередил меня и сорвал трубку.

— Да, алло!

По выражению его лица я понял, что это не мама.

— Это Ева, — прошептал он мне.

Ева была наша знакомая, она жила в Иерусалиме. Услышав о теракте рядом с нашим поселением, она забеспокоилась и решила узнать, как мы.

— Что за люди, все утешают, убеждают, что, мол, нечего беспокоиться, — пробормотал отец, положив трубку. — Эта Ева что, не понимает, что ли, каково мне сейчас… А какую чушь несет… И все повторяет: «Не расстраивайся, все будет хорошо!» Ну, ей-то откуда знать?

Еще через несколько минут позвонили в дверь, и снова мы с отцом одновременно сорвались с дивана и бросились в прихожую. Не успев отворить, отец выкрикнул мамино имя. Но, к сожалению, в прихожую вошел господин Ульяф, явно навеселе, с широкой улыбкой и с покрасневшим лицом.

— Заходите, отпразднуйте с нами помолвку моего старшего! — пригласил он.

— Нет, — сказал отец, может быть, даже слишком резко, потому что господин Ульяф помрачнел.

Но уроженцу Средней Азии нельзя нанести оскорбления страшнее, чем ответить грубым отказом на изысканно-вежливое приглашение на праздник, кому как не мне это не знать! Я же еще в детстве книжку «Забавные истории, веселые рассказы и невероятные были далекого и сказочного Узбекистана» от корки до корки прочел. Мне припомнился обычай кровной мести и семьи, враждовавшие на протяжении поколений или даже целых столетий. Поэтому я выбежал на лестницу, схватил господина Ульяфа, который, не говоря ни слова, уже вышел из нашей квартиры, за рукав и торопливо пробормотал:

— Моя мама ехала в автобусе, а автобус взорвался!

— Типун тебе на язык! — закричал отец. — Ты что, не слышал, что нельзя о таком вслух говорить, что это примета дурная?

Но слова отца меня не обескуражили. Дурную примету я знал всего одну, о которой мама как-то рассказывала: «Если споткнешься, переплюнь три раза через левое плечо: "Тьфу-тьфу-тьфу!" — чтобы не сглазили!» Поэтому всякий раз, споткнувшись, я старался побыстрее переплюнуть через левое плечо: тьфу-тьфу-тьфу, тьфу-тьфу-тьфу, тьфу-тьфу-тьфу! Трижды три, так надежнее!

Когда я объяснил господину Ульяфу, что произошло, тот начал громко, многословно и чрезвычайно витиевато выражать свое сочувствие и скорбь о «тяжких испытаниях, кои не постичь ни слабым человеческим умом, ни душой», объявил, что «следует уповать на милость Господню», и пообещал как можно скорее прислать нам наверх жаркого. Потом он похлопал отца по плечу. Тот вздрогнул, что-то пробормотал и захлопнул дверь.

— Уповать на милость Господню?! — горько улыбнулся он, когда мы снова без сил опустились на диван. — Какая уж там милость…

Опять зазвонили в дверь. На сей раз мы не тронулись с места. Это, наверное, госпожа Ульяф с порцией жаркого из бедного зарезанного барашка, решил я, а отец сказал:

— Открой сам. Я сегодня этих узбеков уже видеть не могу.