Владимир Вертлиб - Остановки в пути

Мы поднялись по узкой крутой лестнице. Было душно, пахло нафталином.

— С войны, — поясняла голландка за моей спиной, — мне по-немецки и говорить неприятно. Но если вы эмигранты из России — это другое дело… Сюда, пожалуйста, наверх, сначала направо, потом налево. Пятый номер. Тихая комнатка, с раковиной, с душем. Туалет в коридоре. Раскладушку для мальчика я принесу. Бесплатно, само собой. Будете платить только за двухместный номер.

Нашу хозяйку звали госпожа Гейскенс, и она уже лет двадцать как овдовела. О своем покойном муже она говорила редко. «В молодости я и получше моего Хриса выбрать могла… — сказала она как-то небрежно, а потом, подумав, добавила: — Но могла и похуже».

Госпожа Гейскенс была строгая и немногословная. Каждое утро она подавала нам в столовой завтрак. Казалось, что накануне вечером она получила печальное известие, и потом всю ночь не спала. Только спустя месяц она стала в нашем присутствии произносить что-то более сложное, чем «да» и «нет». Спустя еще несколько недель она объявила нас «постоянными клиентами», по утрам стала присаживаться за наш столик и рассказывать в телеграфном стиле короткие, по большей части довольно скучные истории о собственном прошлом и настоящем. Нам она никогда никаких вопросов не задавала.

Однажды я упомянул о Яне де Врисе. Она наморщила лоб и презрительно прищелкнула языком — то ли цыкнула, то ли пискнула.

— Да, знаю такого, — сухо произнесла она. — А лучше бы мне его и вовсе не знать.

Больше я из нее ни слова не вытянул.

А я часто вспоминал о симпатичном попутчике. Его магазин с «очень дешевыми товарами» просто не выходил у меня из головы. В моем воображении возникала сказочная, утопающая в таинственном свете красных, зеленых и синих ламп лавка, где громоздились на полках капитанские фуражки, матроски, модели бригантин и каравелл, кукольные домики, шкатулки и вазы, полные старых монет, банкнот и почтовых марок, граммофоны и яркие игрушки, и, конечно, карнавальные маски. В том, что де Врис торговал карнавальными масками, я нисколько не сомневался, может быть, потому, что мне отчаянно хотелось маску чертика с острыми рожками и высунутым красным языком, вроде той, в которой однажды явился на школьный карнавал мой одноклассник, сосед по парте Герхард Эльшик. Но когда я начинал канючить: «Ну, пойдемте, ну, сходим к нему в магазин, ну, только посмотрим», — родители недоумевали и даже сердились.

— У нас что, по-твоему, дел поважнее нет? — спрашивал отец.

— Там все очень дешево! — уговаривал я. — Всё лучшего качества!

— Ну, сам подумай, — убеждала меня мама. — У нас и так чемоданы вот-вот лопнут. Как же мы еще что-то покупать будем?

— Он нам опять все уши прожужжит, — вставлял отец, — а я больше про Индонезию слушать не хочу.

— Но я хочу его магазин посмотреть! — повторял я. — Ну, пойдемте со мной, ну, пожалуйста! Так нечестно!

— Как ты с нами разговариваешь! — вскипел отец. — Что это за наглость! Еще одно такое слово, и получишь пощечину!

Я обиженно поплелся в угол.

— Слушай, — сказал мама, — сейчас нам не до твоего де Вриса. Но я тебе обещаю: если придется уехать из Амстердама, накануне отъезда обязательно к нему зайдем.

Я поневоле смирился.

Четыре месяца, что мы провели в Амстердаме, больше всего запомнились мне скукой. Родители, правда, часто ходили по каким-то учреждениям и консульствам, но мне каждый раз, когда они исчезали в кабинете очередного чиновника, приходилось ждать в приемной. Я сидел и ждал в обществе взрослых, которые говорили о чем-то непонятном.

Мои родители быстро поняли, что голландские власти им вид на жительство не дадут. Экономический кризис поразил не только Австрию, рабочие места для иностранцев сокращали и в Голландии. У новых иммигрантов не было никаких шансов. Да и в консульствах других европейских государств моих родителей ждали неутешительные ответы. Но отец никак не хотел принять очевидный факт.

— А давайте попробуем получить вид на жительство в Швеции! — говорил он. — Вдруг получится!

Или:

— Вот в датском консульстве мы еще не были. Датчане всегда к евреям очень хорошо относились. Во время войны всех своих евреев спасли. Может, они войдут в наше положение.

Мама только вздыхала, и мы отправлялись в очередное консульство.

Разнообразие в это монотонное существование вносили только поездки в Зандфоорт, на море, в Харлем, в Гаагу, в Утрехт и в Лейден. Всюду мы упорно обозревали достопримечательности: церкви, дворцы, музеи. Меня это все не особо интересовало, но отец настаивал: