Бернард Маламуд - Бенефис

Мешок с почтой принесли в вестибюль в начале одиннадцатого, и Флаэрти только успел разложить первую пачку писем, как его снова вызвали. Доктор читал свою газету, сидя в глубине холла, в полумраке, что ему не мешало, потому что он только делал вид, что читает. Он с волнением ожидал появления Эвелин. На нем были новый зеленый костюм, рубашка в синюю полоску и розовый галстук. Шляпа у него тоже была новая. Он ждал с надеждой и любовью.

Дверь лифта открылась, и вышла Эвелин в элегантной черной юбке с разрезом и прелестных босоножках, волосы повязаны алым шарфом. Следом за ней вышел длинноносый мужчина с пышными баками и аккуратно причесанными полудлинными волосами, подстриженными по моде начала века. Он был ниже ее на полголовы. Флаэрти протянул ей два письма, и она сунула их в свою черную замшевую сумочку. Доктор подумал, вернее, понадеялся, что она пройдет мимо почтового ящика, но она увидела его письмо в прорезь, остановилась и вынула его. Разорвав конверт, она достала лист бумаги, исписанный от руки, и, сосредоточенно нахмурившись, прочла его. Доктор закрылся газетой и смотрел поверх нее. Смотрел со страхом.

Глупость какая, как же я не просчитал, что она может выйти с мужчиной!

Закончив читать письмо, она протянула его своему спутнику — вероятно, Брэдли, который проглядел его с ухмылкой и, сказав что-то вполголоса, вернул ей.

Эвелин Гордон невозмутимо порвала письмо на мелкие кусочки и, развернувшись, швырнула их в сторону доктора. Они полетели к нему, как огромные снежинки, влекомые порывом ветра. Он подумал, что так и будет сидеть вечно на своем деревянном троне, под этим снегопадом.

Старый доктор сидел на стуле, и пол вокруг него был усыпан обрывками его письма.

Флаэрти смел их шваброй на совок. Доктору он протянул тоненький конверт с иностранными марками.

— Вот письмо от вашей дочери, только что пришло.

Доктор потер переносицу, вытер пальцами глаза.

— От старости не скроешься, — сказал он, помолчав.

— Увы, сэр, — ответил Флаэрти.

— От смерти тоже.

— Они тащатся за нами по пятам.

Доктор хотел сказать что-нибудь очень доброе, но не мог подобрать слов.

Флаэрти доставил его на лифте на пятнадцатый этаж.

1975

Ида была женщина пятидесяти лет, энергичная, уверенная в себе, здоровая и все еще привлекательная. Поглаживая короткие волосы, она думала о себе. Что такое пятьдесят? Всего на единичку больше сорока девяти. Замуж она вышла в двадцать, у нее была дочь Эми — ей исполнилось двадцать восемь, и она была недовольна жизнью. Ида думала про нее так: нет у нее цели. Она блуждает по жизни. С самого детства сворачивала со своей тропы, и куда — одному Богу известно. Эми жила с одним мужчиной, у него, но недавно рассталась с ним и снова поселилась дома.

— У нас с ним ничего общего, — сказала Эми.

— Неужели нужно два года было потратить, чтобы это понять? — спросила Ида.

— Я долго соображаю, — объяснила Эми. — Слишком долго.

Она работала в фирме, занимавшейся импортом, и начальник был о ней высокого мнения, хоть она не стала с ним спать.

На выходе из комнаты, где у них с матерью шел разговор, Эми задержалась, чтобы поправить цветы в вазе — шесть роз, которые неделю назад прислала ей ко дню рождения подруга. Она вдохнула исходивший от них аромат увядания и закрыла за собой дверь. Ида недавно овдовела, три раза в неделю она работала в бутике, где торговали трикотажем. Разговаривая с Эми, она все время думала о своих волосах. Эми наверняка не заметила, как сильно она обеспокоена, а если и заметила, то не принимает это близко к сердцу.

Когда Ида была молода, она носила пучок, закалывала его тремя пластмассовыми шпильками. Мартину, ее мужу, которому суждено было умереть от сердечного приступа, всегда нравились такие прически: узлы и пучки.

— Строго, но сексуально, — говорил он.

Ида носила пучок, пока лет в сорок с гаком у нее не начали выпадать волосы. Заметила она, что волосы лезут, когда расчесывала их щеткой слоновой кости. Однажды длинных волос на щетке осталось столько, что она испугалась. Ида рассмотрела себя в зеркале, и ей показалось, что виски у нее почти совсем оголились.

— Наверное, волосы лезут оттого, что я ношу слишком тугой пучок, — сказала она Мартину. — Может, мне стоит подстричься?

— Чушь, — ответил он. — Если лезут, то это гормональное.

— Так что ты посоветуешь? — Ида взглянула на него с тревогой. Он был жилистым мужчиной с седеющими курчавыми волосами и крепкой шеей.