Ильза Айхингер: Великая надежда

Консул еще раз легонько подышал на визу, словно желая окончательно ее утвердить и оживить. Потом уложил ее в ранец и надел ранец на Эллен, на руках снес ее вниз по ступеням, усадил поглубже на сиденье машины и назвал водителю адрес. Машина завернула за угол.

Консул вдруг прижал руку к глазам и большими шагами побежал вверх по лестнице.

Луна побледнела.

Эллен обхватила руками мамино лицо. Обеими руками обхватила горячее, пылающее от слез лицо под черной шляпкой. Лицо, которое все вокруг оправдывало и согревало, лицо, которое всегда было, это единственное лицо. Снова Эллен умоляюще цеплялась за изначальное, за прибежище тайны, но мамино лицо стало недосягаемо, отодвинулось и побледнело, как луна на рассветном небе.

Эллен закричала. Она сбросила одеяло, попыталась встать на ноги и ухватила руками пустоту. Из последних сил она опустила кроватную сетку. И полетела с кровати, полетела глубоко вниз.

Никто и не подумал ее поднимать. Нигде не было звезды, за которую можно было бы зацепиться. Ни куклы, ни мишки не смогли удержать Эллен. Как мяч сквозь кольцо, пролетела она сквозь круг детей со двора, которые не брали ее в свою игру. Эллен пролетела сквозь мамины руки.

Полумесяц подхватил ее, вероломно опрокинул, как детскую колыбельку, и снова отшвырнул от себя. И вовсе было не похоже, что облака — это пуховые перины, а небо — лазурный свод. Небо стояло нараспашку, хоть убейся, и для Эллен, пока она падала, стало ясно, что никакого верха и низа больше нет. Неужели она этого раньше не понимала? А эти жалкие взрослые люди называют падение вниз прыжком, а падение вверх полетом. Когда до них, наконец, дойдет?

Падая, Эллен прорвала собственным телом картинки в большой книжке, прорвала цирковую сетку.

Бабушка подняла ее и уложила назад в кроватку.

Температурными кривыми неудержимо, высоко и горячо взлетали солнце и луна, дни и ночи, взлетали и снова падали.

Эллен открыла глаза, привстала, опершись на локоть, и сказала: «Мама!»

Громко и ласково сказала. Потом подождала.

Печная труба потрескивала, глубже прячась за темно-зеленые изразцы. В остальном все было тихо. Серый цвет стал гуще.

Эллен слегка встряхнула головой, голова закружилась, и Эллен опять упала на подушки. Сквозь верхнюю часть окон она видела эскадру перелетных птиц, выстроившихся, как на рисунке. Потом их словно стерла резинка. Эллен тихонько засмеялась. Правда, как на рисунке!

«Что-то вы слишком много стираете! — предостерегла бы боженьку старая учительница. — Кончится тем, что протрете дыру!»

«Но, дорогая моя, — сказал бы ей на это боженька, — я же этого и хотел. Посмотрите сквозь нее, пожалуйста!»

«Прошу прощения, теперь я все понимаю!»

Эллен закрыла глаза и вновь испуганно их распахнула. Окно уже давно не мыли. Сквозь него было плохо видно. По стеклам тянулись длинные серые полосы, как высохшие слезы. Эллен втянула ноги под одеяло. Они были холодные как лед и словно чужие. Она потянулась. Кажется, она подросла. Больше всего она росла ночами.

Но что-то в этом весеннем утре было не так, как надо. Может быть — может быть, сейчас осень. И может быть, что дело идет к вечеру.

Тем лучше. Эллен не имела ничего против. Как бы то ни было, мама ушла за покупками. К зеленщице на углу.

Я, знаете ли, спешу! Эллен одна дома, мало ли что, все может случиться. Мне, пожалуйста, яблок! Мы их испечем, Эллен больше всего любит печеные яблоки, и потом, я ей обещала, что мы разведем огонек, а то уже холодно. Сколько с меня? Простите, сколько? Сколько? Нет, это слишком дорого. Слишком дорого!

Эллен села ровно.

Это было похоже на крик. Словно она своими ушами слышала приглушенное: «Слишком дорого!» А красное перекошенное лицо зеленщицы грозило из темноты.

— Вы! — сказала Эллен и угрожающе свесила с края кровати ноги. — Если вы запросите слишком дорого, вам не поздоровится! — Зеленщица не отвечала. Стало еще холодней.

— Мама! — крикнула Эллен. — Мама, дай мне чулки!

Никакого движения.

Вот как, они попросту все спрятались. Опять играют с ней недобрую шутку.

— Мама, я хочу встать!

В ее голосе прибавилось требовательности.

— Тогда я пойду босиком. Если ты не дашь мне чулки, я пойду босиком!

Но и эта угроза осталась без ответа. Эллен слезла с кровати. Ей стало как-то не по себе. Спотыкаясь, она побежала к двери.

В соседней комнате тоже никого не было. Рояль был открыт. Видимо, на нем только что играла тетя Соня. Наверно, в кино пошла. С тех пор как запретили, она ходит в кино гораздо чаще. Эллен прижалась щеками к холодным гладким оконным стеклам.