Глаза Колина поразили меня. В свете полуденного солнца они казались прозрачными.
— Ну как? — бросил он.
— Ты что не работаешь?
Он пожал плечами:
— Все стаканы перемыл. Обед начинают готовить через полчаса.
— Здорово, — сказала я.
Мы стали молча прогуливаться по палубе. Разговаривать мне не хотелось.
Колин держал руки в карманах.
Я заметила, что ботинки у него мокрые.
— Несчастный случай? — спросила я.
— Несчастные случаи. Сплошные. Лимонад слева. «Кровавая Мэри» справа.
— Вот увалень!
Колин пожал плечами. Он стал красный, как свекла.
Мне в нем это как раз больше всего нравилось. Такой бугай, а смущается, как девчонка.
Я удивилась, когда он взял меня за руку.
Но я не стала ее вырывать.
Мы спустились на бак.
Нижняя палуба была расположена под верхней, образующей довольно низкий потолок. Здесь никого не было.
Оно и к лучшему. Я ничего против не имела.
— Что мы здесь делаем? — спросила я.
— Здесь некому просить меня принести лимон или чашку кофе. У меня перерыв.
Ах вон оно что!
Соленый ветерок обвевал мне лицо, и я вдохнула полной грудью. Мы повернулись к борту и глядели на море. Стена облаков как будто стала ближе. Можно было видеть невооруженным глазом кипение и перемещение водяных масс.
— Да и ты сама, похоже, хотела бы сбежать от всех подальше, — заговорил Колин.
— Это называется сбежать?
— А ты хотела бы на тропический остров?
— Само собой.
— «Где ключи из лимонада и холмы из шоколада, — пропел он чуть сиплым голосом, — и где все вечно мо-о-о-ло-ды-ы…» Или что-нибудь в этом роде.
— Это же «Рок Шоколадной горы»! — воскликнула я. — Дедушка Чайлдерс всегда пел мне его.
— Что же нас держит?
— Ты вызвал свой вертолет?
Колин выпрямился. Сбросив ботинки и рубашку, он стал перелезать через поручни.
— Зачем вертолет?
— Колин, что ты делаешь?
— Мы и без него можем попасть туда.
Он вытянул руки и прыгнул головой вниз за борт. Вынырнув из воды, фыркнул и крикнул:
— Вода как парное молоко!
— Ты рехнулся!
— Яхта дрейфует. Винты не работают.
— Но твои джинсы…
— Потом переоденусь. Прыгай!
Безумие!
— Нас могут увидеть!
Он посмотрел на верхнюю палубу.
— Никто не смотрит!
— Мама и папа убьют меня!
— Они и так злы на тебя. Подумаешь! Семь бед — один ответ. Хуже не будет.
— Но мое платье…
— Ну ладно. Как хочешь. Беги переоденься. Только мигом.
Он поплыл прочь. Баттерфляем. По пояс выскакивая из воды и выпуская воду фонтаном.
Мне вдруг стало жарко, я почувствовала, как запарилась в своем платье, будто панцирь сковавшем меня.
Чего бояться?
Была не была!
Жить!
Плыть куда глаза глядят.
Ни о чем не задумываться.
Делать, и все тут.
Я подумала о том, что надо идти на верхнюю палубу. Ко всем. К родителям. Видеть грустное лицо дедушки.
Я сняла туфли.
Перелезла через поручни.
И прыгнула вниз.
Номер 209, вы так не уйдете!
Не тратьте силы попусту. Связи нет.
Холод.
Обжигающий холод.
Вода как лед.
Я вошла в воду и вынырнула на поверхность, глотая воздух.
— Ура! — закричал Колин. — Ты это сделала!
Я хотела ответить, но губы словно свело.
Повернувшись к яхте, я бросила взгляд на верхнюю палубу. Я ожидала, что мама и папа смотрят на меня и кипят от злости.
Но их там не было. С десяток гостей оживленно беседовали и не обращали на нас внимания.
Колин бешено колотил руками по воде:
— Тридцать семь, тридцать восемь… Как полагаешь… тридцать девять, сорок… я прошел бы испытание на спасателя на водах?
Я подплыла к нему и обдала его водой:
— Ни малейшей надежды.
— Бррр, — отплевывался он.
Я поплыла прочь от яхты. Быстрым кролем, в этом я мастак.
Я слышала, как он плывет сзади.
Он схватил меня за ногу. Я ушла под воду. Вынырнула, кашляя и отплевываясь, с воплем:
— На помощь, спасатель!
Он послал мне в лицо фонтан брызг:
— Вот, получай!
Я погналась за ним.
Он погнался за мной.
И ни одной душе до этого не было дела.
На верхней палубе все продолжали трепаться, как ни в чем не бывало. Акции-фигации, портфели, набитые бумагами, смазливые дамочки — все как полагается. Все обделывают свои делишки.
— Скука смертная! — кричу я им.
— Сухопутные млекопитающие, — подхватывает Колин.
Умора, да и только.
Умора!
Мы плыли на спине все дальше от яхты. В ярких лучах солнца вода играла всеми цветами радуги и светилась, а небо было прозрачным, как акварель, с тонкими переходами от блекло-янтарного до темно-синего.
Читать дальше