Игорь Неверли - Сопка голубого сна

— Ну, чего уставился, заходи! — окликнул его хозяин из сарая.

— Молитвой вашей любовался, Николай Савельич,— ответил Бронислав, запирая за собой калитку.— Вспомнились родные края, Польша. У нас в костелах такая резьба.

Чутких пропустил лесть мимо ушей.

— Это я в молодости такими штучками баловался... Он выпрямился, рослый, метр девяносто или около

того, массивный, мускулистый... В руках молоток, чинил колесо.

— Мне о вас Сидор рассказывал, только как звать-величать не знаю...

— Бронислав Эдвардович.

— Красивое имя... С чем же ты пришел, Бронислав Эдвардович? Ружье, что ли, отказало?

Он взял двустволку, повертел в руках.

— Яшина метелка,— сказал он задумчиво, и Бронислав понял, что Емельяновы назвали старшего сына в честь покойного дяди.— Так и называл свою двустволку метелкой. Вот увидишь, Николай Савельевич, грозился, придет время, она у тебя из-под носа выметет всех белок, и лисиц, и выдр, и рысей... А то ведь я, знаете, пушнину промышляю.

Он подошел к верстаку, положил ружье, почистил курки наждачной бумагой. Смазал.

— Ну, здесь все в порядке, поглядим, что там внутри,— он взял отвертку и начал отворачивать затворы.

Бронислав молча наблюдал, как ловко и умело он орудует своими толстыми пальцами. Широкоплечий, с бычьей шеей, здоровым румянцем, зубами, как у молодого, с каштановой бородой, которую лишь слегка тронула седина, хотя ему было уже лет шестьдесят, Чутких излучал какую-то чистую силу и благодушие. Он был красив, все детали его внешности гармонично дополняли друг друга, хотя к некоторым из них в отдельности можно было бы придраться. Например, слишком широкие скулы и кустистые брови смягчал небольшой прямой нос, с пухлыми детскими губами соседствовал уродливый шрам на щеке, напоминавший, что этот человек не всегда бывает благодушен.

Какая-то тень сзади застила свет.

— Что такое, Евка? — спросил Чутких, не оборачиваясь.

— Ничего. Пришла поглядеть, кто это у тебя.

У Евки был низкий, грудной голос. Она стояла на пороге, скрестив руки на груди, и рассматривала Бронислава безо всякого стеснения. Высокая, крепкая, это бросалось в глаза прежде всего, потом уже видно было, что гордая и, наконец, что недурна собой, этакая светловолосая кариатида.

— Моя дочь, Евка,— представил ее Чутких, по-прежнему не поднимая глаз от работы.

— Евдокия Николаевна,— поправила она.

— Николаевна,— подтвердил отец. Бронислав поклонился.

— Я бы с первого взгляда узнал, что это ваша дочь. Чутких фыркнул, что могло означать и согласие, и

возражение, Евка же отвернулась и ушла. Она шла крупными мужскими шагами, слегка покачиваясь в бедрах. Толстая, до колен, коса с вплетенной в нее лентой подрагивала при каждом ее движении.

— Ружье старое, но еще послужит,— сказал Чутких, возвращая двустволку.— В стволах может быть ржавчина, я туда засунул тряпки, смоченные в керосине, дня два-три пусть полежат, потом протрешь, смажешь... Откуда у тебя этот пес? — спросил он вдруг, глядя на Брыську.

— Я его подобрал, щенок, месяцев семь ему, наверное.

— Да, но какой он породы? Что помесь — это ясно. Мать, должно быть, лайка, от нее масть, морда, хвост. Но отец... Отец, скорее всего, волк. Эти громадные лапы с когтями, лапы на вырост. Он уже размером с лайку, а ведь будет расти еще. И клыки! — Чутких быстрым ловким движением раскрыл ему пасть, заглянул: — Волчьи клыки. Это волко-лайка.

— Что вы говорите? — воскликнул испуганно Бронислав, никогда не задумывавшийся над наследственностью Брыськи.— Волко-лайка? Это хорошо или плохо?

— Смотря что возьмет верх... Кур давит?

— Да. Уже двух задавил.

— Вы ему всыпали как следует?

— Разумеется.

— Ну, так теперь следите. Еще одна курица, и пес никуда не годится — только на цепь посадить, охранять двор или пристрелить! Вор и разбойник, кому он нужен?.. Но если возьмет верх мать, может получиться отличная собака. Как моя Найда.

Бронислав возвращался домой мрачный. До сих пор его в Брыське радовало все: рос как на дрожжах, чистый, шерсть блестит, чуткий, быстроногий... Теперь он хмуро глядел на бегущего впереди пса, на его слишком большие торчащие уши, слишком длинные лапы — в щенке проглядывал волк, куродав, овцеед, конокрад — на цепь такого или пристрелить!

— Только этого не хватало!

На звук его голоса Брыська обернулся, посмотрел вопросительно — ты мне говоришь?

— Да, тебе, волко-лайка!

Назавтра они пошли с Яшей в перелесок, где березы, ольхи и ели росли на выжженных когда-то и заброшенных лугах, перед поскотиной на левом берегу речки. Заброшенный, дикий перелесок уже переходил в лес. Рябчиков там было полно. Яша показал. Бронислав внимательно присматривался, как они выглядят, как взлетают, где ищут корм. На следующий день он пошел один, без Яши, только с Брыськой, и наблюдал повадки рябчиков.