Труди Биргер - Завтра не наступит никогда (на завтрашнем пожарище)

Но произошло чудо. Слова нашей домработницы поколебали решимость этих убийц. Они опустили винтовки и ушли, оставив нас в живых; только прихватили с собой разную мелочь, показавшуюся им ценной, и какие-то безделушки, но не тронули нас. Мы бросились к Лене, обнялись и застыли так в безмолвной благодарности, вздрагивая от выстрелов, раздававшихся у соседей. У других евреев не оказалось такой Лены, которая заслонила бы их собою.

Когда литовские националисты насытились разбоем, нацисты положили конец случайным грабежам и убийствам — с тем, чтобы заменить их систематической и хорошо продуманной бойней.

Нападение Германии на Россию началось 22 июня 1941 года. К 10 июля немцы настолько овладели положением, что издали приказ, обязывающий с 12 июля всех евреев носить желтую шестиконечную звезду на груди и спине. Я не могу точно сказать, кто производил эту продукцию. Я думаю, что у нас их сделала мама и пришила ко всей нашей одежде. Мне никогда не было стыдно ходить со звездой Давида. Нацистам так и не удалось заставить меня стыдиться того, что мы евреи.

После беспорядочного террора местных бандитов мы почувствовали облегчение от подобия порядка, который навели немцы. Но мы радовались преждевременно. События развивались стремительно, и если у нас, евреев, сначала сохранялись какие-то иллюзии в отношении того, что ждет нас при немцах, они исчезли очень быстро.

Невозможно передать странное и жестокое ощущение бессмысленности, которое так заставляло меня страдать. Немецкий язык был для меня родным. У нас в семье мы гордились тем, что знаем его так хорошо. Все детские книжки, которые я прочитала, были написаны по-немецки. Учителя в школе и мои друзья в Мемеле были немцами. И вот теперь немцы превратились в убийц. Ничему из того, что они говорили, нельзя было верить. Все, что они делали, было лишь маской, за которой скрывалось убийство.

В течение июля и августа немцы загнали тридцать тысяч евреев, еще остававшихся в Ковно, в пригород Слободка, на другом берегу Немана, где было организовано гетто. Потребовалось несколько дней, чтобы собрать туда всех. Это был окончательный крах нашей прежней комфортной жизни. Вместе с другими десятками тысяч ковенских евреев, вышвырнутых из их домов, мы вынуждены были обходиться лишь тем имуществом, что смогли унести на себе. Я захватила несколько моих парадных платьев и бижутерию, которые, как мне казалось, имели какую-то ценность. Я уже вышла из детского возраста, но взяла с собой моего плюшевого медвежонка и куклу Лесли. Я привезла с собою Лесли из Франкфурта и заботилась о ней в Мемеле. Она была последним свидетельством моего счастливого детства. Она оставалась со мной до самого конца нашего пребывания в гетто. До 1944-го года.

Те, кто мог себе это позволить, нанимали у литовцев телеги и фургоны за большие деньги. Наша семья тоже наняла тележку. Мы собрали в кучу все, что смогли унести с собой, и покатили это по улицам под палящим солнцем. Бедняки все свое имущество уносили в руках. Дети, которые едва могли ходить сами, волокли то, что могли. Бессердечные немецкие солдаты кричали и подгоняли нас. Было жарко. Полные ужаса, обливаясь потом и задыхаясь под тяжестью груза, мы пересекли реку по широкому бетонному мосту. Мы все — больные и здоровые, старые и молодые. Матери несли своих детей на руках. Я вспомнила исход из Египта, когда тысячи евреев вот так же переправлялись через Красное море, неся свои пожитки на себе. Но теперь мы шли не к свободе, а в рабство, гораздо более страшное, чем египетский плен.

Попав в гетто, мы увидели еще один мост, который мы должны были миновать; это был узкий деревянный мост, который немцы заставили построить евреев. Я всегда воспринимала мосты как символ надежды, как нечто, соединяющее части целого, помогающее людям быть вместе.

Там и тут стены Слободки были заляпаны ярко-красными пятнами. Мне это понравилось — красный цвет был моим любимым. Помню, как я попыталась поделиться своей радостью с родителями: «Смотрите, как красиво разрисовано», — сказала я. У них не хватило мужества сказать мне, что это была человеческая кровь.

Мое детство кончилось 15 августа 1941 года, когда нацисты обнесли все гетто проволочным ограждением. Все время, пока мы заполняли пространство гетто, повсюду стояли немецкие солдаты, выкрикивавшие угрозы через громкоговорители и требовавшие, чтобы мы двигались быстрее. Никто из нас не рискнул открыть рот, чтобы выразить свой протест и даже просто спросить что-то. В любой момент вместо ответа мог раздаться выстрел. До сих пор, когда, проходя по улице, я слышу голос, доносящийся из громкоговорителя, я цепенею от страха.