Александр Житинский: Лестница. Плывун: Петербургские повести.

Он решил идти только вниз (так было легче) и шел около получаса, пройдя, должно быть, этажей сорок или того больше, и встретил по пути еще несколько кошек и нарисованных кораблей. Правильной периодичности Пирошникову установить не удалось; бывало так, что новая кошка появлялась буквально через этаж, а после надолго пропадала. Но все эти шутки мало уже интересовали нашего героя. Наконец он остановился. С усмешкой взглянув на окурок своей сигареты, брошенный им где-то гораздо выше, а теперь догоравший на ступеньке внизу, Пирошников повернул в один из темных кулуаров на площадке, где должны были находиться двери. Приблизившись к одной из них, он провел ладонью по тому месту, где обычно находятся звонки, и в самом деле обнаружил под рукою не один, а целых три звонка различной формы. Он позвонил в средний. Звонок глухо раздался в квартире, но никто не вышел. Когда же Пирошников попытался ощупать дверь пальцами, чтобы определить, есть ли на ней ручка и какие замки, дверь, поддавшись ему, легко и без звука отворилась и перед Пирошниковым предстал довольно длинный коридор с высоким потолком, в середине которого на голом проводе слабо желтела электрическая лампочка.

Пирошников вошел, не прикрывая двери и приготовляясь внутренне к новым штукам, которые могли появиться в любую минуту.

Чего только не происходит в нашем городе! Кажется, давно уже все утряслось, оделось нарядным камнем, изменило цвет на более жизнерадостный, проспекты стали еще прямее и шире и при дневном свете город производит юное и прекрасное впечатление, будто никогда не звенели здесь, на набережной, тяжелые копыта Медного всадника, а там, в глубине дворов, словно не прятал бледный юноша тех страшных, омытых кровью драгоценностей. Все ярко и сильно в Невской панораме, спокойно и величаво.

Но выйдите из дому декабрьским вечером, когда нет еще настоящей зимы, когда несется и слепит глаза мутный снег; пройдите вдоль Фонтанки, черная вода которой выделяет пар и кажется потому горячей; пройдите под окнами серого здания, что смотрит на Михайловский замок с подозрительностью и угрюмством, оставшимися ему от печальной памяти Третьего отделения; взгляните, наконец, на сам этот замок, где скрывается тень не лучшего (скажем так) российского императора, — и как знать, не мелькнет ли тогда на том берегу наклоненная против ветра фигурка человека в длинном плаще, бегущего от чугунных копыт, и не задрожит ли каменный мост, вспоминая могучий топот? Все неверно в той же панораме, да и нет ее самой — она скрыта за снегом.

Поневоле придумаешь бог знает что, глядя на эти мутные тени под фонарями и пробегая мимо зияющих чернотой подъездов!

Мне кажется, что вопрос о лестнице, который взволновал нашего героя, разъяснится со временем или (что будет еще лучше) забудется и перестанет тревожить его да и нас с вами. Пусть только пробьется из-за облаков солнце; какое ни на есть — слабое, декабрьское, случайное — оно все же способно разогнать химеры.

Пока же Пирошников, покинув проклятую лестницу, передвигается по чужой квартире. Коридор был как коридор, довольно чистый; стоял комод, накрытый кружевной салфеткой, на вешалке висела одежда. В конце коридора был поворот направо, видимо, в кухню, а слева на значительном расстоянии друг от друга находились три крашеные двери, лишенные особых примет, все три с английскими замками.

Пирошников подошел к средней и, не успев даже как следует обдумать дальнейшее, толкнул ее. Дверь распахнулась, что отнюдь не удивило нашего героя, приученного уже произошедшими событиями ко всему странному.

Теперь перед ним открылась комната, довольно просторная, с высоким потолком, но длинная, как вагон, в конце которой находилось узкое окно с полотняной занавеской. В комнате бросились в глаза резной шкаф красного дерева, кое-где оббитый и поцарапанный, такого же дерева бюро с ящичками, стол, а у другой стены — диван с всклокоченной на нем и смятой постелью — диван, на котором, поджав под себя ноги, сидела молодая женщина в фланелевом халатике и причесывалась, глядя в стоящее перед ней на стуле зеркальное стекло без рамы.

Женщина эта не повернула головы к гостю, вообще никак не показала, что замечает его, может быть, потому, что была увлечена своими волосами, кстати, имевшими красноватый оттенок и не очень длинными.

— Простите, — начал Пирошников, но женщина, опять-таки не поворачивая головы, не дала ему задать вопрос, а сказала совершенно спокойно, будто ждала его уже давно: