Тесса де Лоо - Близнецы

Мальчик не реагировал, отрешенно глядя перед собой.

— Похоже, он глуховат!

Они теряли терпение.

— Подними брезент!

Ярость сжимала Лотте горло. Ей так и хотелось закричать: «Оставьте ребенка в покое!» Но картошка отняла дар речи.

— Живо! Делай, что тебе говорят, оболтус!

Мальчик с трудом нагнулся вперед. Из обтрепанного рукава показалось тонкое запястье, когда он взялся за конец брезента и театрально его отогнул. Под ним, согнув ноги, лежал изможденный покойник с полыми глазницами и оттопыренными ушами на костлявом черепе. Его тело было странно изогнуто, как если бы было сломано пополам.

— Кто это?.. — спросил проверяющий, тщетно пытавшийся превратить свой вопрос в приказ.

— Мой отец, — безразлично сказал мальчик. Он снова укрыл труп брезентом и уставился на воду. Лотте вспомнились отрывки из «Лесного царя», [93] Баллада И.В. Гете. только отец и сын поменялись местами: «…ездок запоздалый, с ним сын молодой… в руках его мертвый младенец лежал…». [94] Перевод В. А. Жуковского.

Спустя неделю пошел снег. Невзгоды опушились девственной белизной; с воздуха казалось, что благодаря снегу оккупированный север соединился с освобожденным югом. Чугунная печка в мастерской, растапливаемая сырым хворостом, распространяла скорее черный дым, нежели тепло. Лихорадочно щурясь сквозь закоптелые очки, Эрнст пытался удержать доску посиневшими от холода пальцами.

— Между прочим, у меня дома в Утрехте еще лежат мешки с углем, — ворчал он.

Лотта предложила их забрать; убежденный в ее несокрушимости, он не возражал. Она отправилась в путь, пробираясь со своим велосипедом сквозь сугробы и изредка останавливаясь, чтобы сделать глоток свекольного пюре, которое мать дала ей в дорогу. Время от времени шел снег, она продвигалась медленно, крохотные снежинки обжигали лицо. Наклонившись вперед, она толкала тяжелый велосипед, мысленно стремясь лишь к сияющему на горизонте лучистому углю, который уже сейчас согревал душу. Вне угля была лишь белая пустота и абсолютное одиночество. Руки и ноги окоченели; по задубелым конечностям холод пробирался внутрь, вызывая приятную истому. Она понятия не имела, сколько уже прошла и сколько еще осталось. Всякое представление о времени растворялось в абстракции вездесущей белизны — ее охватил благостный покой. Ботинки облепили снежные комья. Невозможно было устоять перед соблазном передохнуть под деревом с белыми, как на негативе, ветками. Лотта прислонила велосипед к стволу и опустилась в снег, как на мягкую перину, Голова шла кругом, мысли путались. Все противоречия и парадоксы растворялись в ватном ничто; она смутно припомнила похожее чувство из давнего прошлого, когда провалилась под лед и какие-то секунды растянулись до размеров вечности. Она забыла, что у нее есть тело. Шепот падающего снега… это была последняя мысль Лотты перед тем, как она предалась беспощадному, восхитительному забвению.

— Пошли… останешься лежать — умрешь…

Кто-то грубо тянул ее за руку — назад, в реальность. Снег соскользнул с нее. Она была слишком слаба, чтобы сопротивляться. Ей в руки всунули велосипед.

— Я пойду с тобой…

Она шагала, как заводная механическая кукла, в сопровождении мужчины в длинном черном пальто и в заснеженной шляпе. Он тяжело дышал — единственно живой звук на их пути. Он ничего не спрашивал, не рассказывал, ограничиваясь лишь краткими понуканиями, когда она замедляла шаг: «Вперед, вперед…» Ей почудилось, что она на пороге какого-то важного воспоминания, но не могла пробиться к нему сквозь усталость. Уже стемнело, когда замаячил город; по пустынным улицам они потащились к центру. На рыбном рынке он внезапно с ней простился, сняв шляпу, с которой посыпался снег, и вновь в голове закопошилась тень воспоминания, когда он скрылся в темном переулке.

Только сейчас до нее дошло, что тот, кого она провожала взглядом, спас ей жизнь. Подобно deus ex machine, он возник ниоткуда и опять исчез, словно был просто галлюцинацией. Снег прекратился. Город выглядел вымершим — за исключением нескольких трупов, покоящихся в снегу у стены; голод оставил отчетливые следы на их осунувшихся лицах. Потрясенная хозяйка впустила ее в дом. Комнаты Гудриана были по-прежнему нетронуты, вещи — в первую очередь книги о скрипичном деле и семейные портреты — ждали его возвращения. Лотта разглядывала их и потихоньку согревалась. В интерьере не хватало лишь угля. Хозяйка, содержавшая в чистоте его комнаты, выдала себя утрированным отрицанием. Уголь? Нет, если бы здесь был уголь, я бы уж точно знала. Лотта не могла ничего доказать; добрав со дна кастрюльки остатки свекольного пюре, она забралась в его узкую холодную постель.