Петер Эстерхази - Harmonia cælestis

Мой отец регулярно, дисциплинированно, по собственной воле и к собственному удовольствию принимал перорально жидкость, получаемую в результате сбраживания свежевыжатого виноградного сока и содержащую в себе этиловый спирт, глицерин, органические кислоты, сахара (глюкозу и фруктозу), дубильные, красящие, экстрактивные, минеральные вещества (калий, железо), ферменты, энзимы, полезные витамины и проч. С таким же усердием он принимал в себя и другую жидкость, не содержащую сахара, зато содержащую не менее 40 % так называемого спирта и некоторое количество так называемых сивушных масел. Менее охотно он принимал (хотя и не одобрял!) тот же продукт промышленного изготовления с применением фруктовых эссенций. Синтетика, тьфу! Был также пенящийся напиток с хмелевым вкусом, для приготовления которого используется от 17 до 29 кг солода на гектолитр воды. Все это, попадая в желудок моего отца, всасывалось в кровь и, воздействуя на центральную нервную систему, снимало у старика напряжение, делало его рассеянным (олень? тюлень?), вызывало пошлые ассоциации (дырокол ассоциировался у него с фаллосом), ослабляло память (а тебя как звать, пизденыш?), обучаемость, рассудительность, не говоря уж о самокритике и самодисциплине. Через какое-то время он впадал в эйфорию, то есть беспричинно радостное, приподнятое настроение. Сильное возбуждение раскрепощало двигательные центры, что проявлялось в чрезмерно громких словоизлияниях, пении, желании побороться (понарошку, а то и всерьез), посостязаться (как называется столица Бразилии?). Все это сопровождалось расстройством речи, нетвердостью походки и удивительным раздвоением зрения при попытке совместить ключ с замочной скважиной. После фазы возбуждения дыхание моего отца замедлялось, он становился вялым, сонливым и наконец ложился. Захрапел, скотина, говорила мать (иногда: захрапел, скотина несчастная). Со временем, как у собаки Павлова, которая выделяла слюну, причем совершенно непроизвольно, спонтанно, не при виде еды, а услышав звонок, у моего отца выработался условный рефлекс, возник своего рода мостик между алкоголем и опьянением, на который мой папочка вступал совершенно непроизвольно (см. слюноотделение). Постепенно менялась также пропорция между дозой, необходимой для облегчения, и дозой для достижения опьянения. Поначалу пропорция эта была одна к шести кружкам, затем 3:5, потом 4:4 и наконец 5:3, то есть опьянение со всеми его сопутствующими обстоятельствами (ключ, замочная скважина) уже наступало, а облегчения все еще не было. Разумеется, мой отец о существовании этого мостика не догадывался, точно так же как и о злосчастной собаке Павлова, и по этой причине он, как и все мы, презирал себя. Он думал, что все зависит от силы воли, и решил испытать ее, но потерпел поражение. Однако жить в постоянном презрении невозможно, и началась игра в прятки — он прятал зелье в платяном шкафу, под матрасом, в сливном бачке, в бутылочке из-под уксуса, в термосе А когда уровень алкоголя в крови снижался, то наступали потливость, тревога, гиперчувствительность (не только еврейское качество!), слабость, понос, бессонница, сильная дрожь (тремор) и куча всяких психомоторных проблем. Галлюцинации чаще всего представляли собой видения разного рода прозрачных подвижных объектов — мелких зверушек, классических мышек (как правило, альбиносов), насекомых, львов, кошек, проводов, веревок, фонтанов. Мой отец отдавал явное предпочтение мышам и после этого спал как убитый. «Сын мой, отец, возможно, и гений, но как человек — просто жалкий тип…» «Как часто я умоляла его, уймись, подумай, сколько на тебе обязанностей, хватит таскаться по кабакам. С таким именем, да имея четверых таких сыновей, нельзя так пятнать себя. Бедный отец, мне его бесконечно жаль. Но и себя тоже».

Сюжет разворачивается в нескольких временных пластах. Пласт первый: мой отец обычно говорил ребенку, что это он, ребенок, соблазнил его, что у него ничего и в мыслях не было, но ребенок настолько мил, что он не мог ничего поделать, однако если ребенок проболтается, то мать и бабуля — к которой ребенок испытывал особенную любовь — рассердятся на него, разгневаются, и не исключено, что подарят его цыганам, или, что еще более вероятно, если ребенок накапает на него, мой отец уйдет из дому, семья будет голодать и вынуждена будет продать дом. В такой ситуации ребенку не остается ничего, кроме самоубийства, но, к счастью, его вовремя вытаскивают из воды. План второй: ребенок испытывает серьезные сомнения, что у моего папочки достаточно сил, чтобы попросить прощения (и проч.), таким образом, весь груз моральных проблем придется тащить на себе ребенку. Ненавидеть мерзавца, мстить! кричит он, но мой отец к тому времени уже мертв. A-а, наверное, я опять его пожалела бы. Кусок дерьма. Пожалев такое дерьмо, ненавидеть его уже невозможно. Хер дубовый — дуб херовый, не один ли хер? Моя мать заняла сторону моего отца. В ее глазах ребенок был, в сущности, маленькой сучкой, которая если уж возбудила моего папочку, то могла бы и успокоить его. Моя мать была вне временных пластов.