Петер Эстерхази - Harmonia cælestis

— Может, потом, за обедом, — предложила она.

Но уж если мужчины решили выпить, то нет силы, которая их остановит. Мы выпили. Поп пошел к себе переодеваться. До этого он был в светском платье, и я даже не хотел здороваться с ним: «Слава Христу!» — как положено со священниками. Едва мы остались одни, родители, будто школьники, зашушукались. Особенно отличалась Мамочка.

— И что нам тут до обеда делать?

У отца настроение было развеселое.

— Маловеры, не беспокойтесь! Ужо отец ваш святой… — и он указал на дверь, за которой скрылся священник. Мать махнула рукой и глянула на часы: мы могли бы еще успеть осмотреть до обеда замок.

— О, майн гот! — воздели мы очи горе. — Знаем, знаем: сарай в стиле ампир!

Дело в том, что экскурсии эти устраивались с четкой педагогической целью: наша матушка хотела прогнать нас по всей истории отечественного зодчества: Оча, Лебень, Як, Жамбек, Эстергом, эгерский минарет. Уж такая у нас страна, с грустью в сердце думали мы, на каждом шагу попадается что-нибудь замечательное. На что нам, бедолагам, непременно следует обратить внимание. Вот эта-то неожиданная бессердечность жизни и была сконцентрирована в произносимой со стоном формуле «сарай в стиле ампир».

— Отличная мысль! — безответственно ухмыльнулся отец. Видно было, его несет по течению. Такой же ребенок, как мы, только без прикрепленного к нему взрослого. Мамочка снова махнула рукой. А хитрюга сестренка тут же влезла к ней на колени.

Если квочка, решил я, то же самое, что и курица, дело дрянь, потому как сегодня пятница, а по пятницам не едят мясного. Цыплята в те времена были дороже говядины и ценились выше, доставались они нам нечасто, я их очень любил, но все-таки не задумываясь поставил этот вопрос. Моим родителям в детстве разрешалось говорить, только если их спрашивали, нельзя было говорить о себе, задавать взрослым вопросы, в особенности — о еде (еду нельзя было даже хвалить, ибо это уже означало свободу мнений, а следовательно, и возможность критики).

Услышав мой недоуменный вопрос, отец Вили расплылся в улыбке.

— Очень правильно, совершенно верно, — проговорил он, застегивая сутану, — блестящее наблюдение со стороны молодого барича, проблема поставлена архиважная!

Мне не нравился этот поп. Не нравилось уже то — вот она, феодальная спесь! — что меня он графом не величал. На каком основании, спрашивается? Или — или. Мы вон бывший фамильный замок идем осматривать! Ну, я ему покажу! Придется поговорить с епископом. Ишь, порядки забыли!

Священник, как фокусник перед демонстрацией стопроцентно надежного фокуса, с елейно-благоговейным видом выдержал паузу. (Елейно-благоговейным мы звали одного гимназического учителя, человека весьма достойного, преподававшего нам историю искусств; от безмерного количества красоты, которой он с благоговейной усладой заполнял наши черепушки, у него иногда занималось дыхание, и он молча хватал ртом воздух.)

— Наш юный друг, — лысый черт тебе друг! — благодаря заботливому воспитанию… — тут последовал кивок в сторону моей матери, лицо которой исказилось в скрипучей улыбке (запасы неприязни, как и лайковых перчаток, у Мамочки достигали временами промышленных масштабов, и для демонстрации оной использовались самые разнообразные средства, все, какие только возможны, проявления языка тела: жесты, мимика, включая богатейшую игру взгляда, — о, это матовое потускнение зрачков! жить не хочется, как заглянешь в них, эти ее «о, да», от которых веяло таким холодом, что все планы умирали в момент рождения, эти паузы, умолчания, немота…), — справедливо обратил внимание на обстоятельство, которое, разумеется, мы и сами держали в уме.

И тут фокусник выхватил кролика из цилиндра (хотя, учитывая пятницу, карп, наверное, был бы уместнее), заявив, что имеет возможность и данное ему свыше право при наличии веских причин освобождать верующих от поста, каковое установление, кстати сказать, на юных господ в строгом смысле вообще не распространяется, но коли совесть их того требует, то см. выше.

Я не верил священнику, ему просто охота полопать мяса, и мы для него только повод.

— Сегодня пятница, а по пятницам я мясного не ем, — высокомерно сказал я и подумал, что наверняка попаду в рай, в отличие от таких вот! И вообще, надо еще проверить, настоящий ли он священник. (Одним из любимых словечек Мамочки было произносимое с неподражаемым прононсом «agent provocateur»…) Я взглянул на отца, тот молчал.

— Ну-ну, нельзя быть таким суровым, — подошел ко мне отец Вили и погладил меня по вихрам.