Жоржи Амаду - Большая Засада

— Будут танцы? Пуще всего на свете я танцевать люблю!

Будто неугомонная трещотка, Дурвалину неутомимо обсуждал препоны, которые Тисау создавал для Баштиау да Розы, судачил о перспективах обоих претендентов, ставок не принимал ввиду отсутствия наличности, но приказчик сразу замолкал, как только слышал любой намек на то, кому же достанется — и, без сомнения, вскорости — целка дурочки Сау. Он сам был кандидатом — правда, тайком, но это дела не меняло, — и потому этой темы предпочитал не касаться. В этих тонких и рискованных делах с женщинами он оставлял суету и бесполезный треп другим, тем, кто любил болтать о своих преимуществах. Молча, без всякого хвастовства, он подкатывал к самым популярным проституткам — сегодня к одной, завтра к другой. В случае с Сау — девственницей и дурочкой — явных и жаждущих победы конкурентов было хоть отбавляй. Дурвалину, сиди тихо, ни гугу!

Эду и Нанду Сау даже в расчет не брала, не говоря уже о Пебе, — у них опыта мало. В пылу беготни они не шли дальше того, чтобы прижиматься и ощупывать ее. Как только они пытались задрать ей юбку, Сау убегала. Уже сам факт, что они делали это вместе, ватагой, сводил на нет возможные последствия, и мальчишки в глубине души предпочитали порченых кобыл и мулов — таких было много в караванах, ночевавших в Большой Засаде. Эду и Нанду их всех знали, и если появлялся новый караван, они сразу угадывали нужное животное по тому, как вели себя мужчины. У них на это был безошибочный нюх.

Настоящими конкурентами были другие, парни, которые вот-вот станут взрослыми, уже ходившие к проституткам и к мулам прибегавшие только в крайнем случае. Из них двое больше всех беспокоили Дурвалину и вызывали интерес Сау, которая возбуждала их так же, как и приказчика. Аурелиу — парень из Сержипи — высокий, бесшабашный, в последнее время начал учиться играть на кавакинью. Зинью был здешний старожил, всегда чистый и аккуратный, вежливый, скромный, не склонный к выяснению отношений. Кому из них повезет?

Только сам Господь, который создал ее дурочкой, мог сказать, вправду ли Сау чувствовала что-то к одному из них. Пожалуй, она никого решительно не отвергала, даже мальчишек. Глупые, невежественные, да и оснастка у них — курам на смех, они могли обогнать ее в беге, только если она сама позволяла. И все же мальчишки помогали убивать время и разжигали в ней огонь. Что же до трех хвастунов, которые пасли ее и мечтали завалить в зарослях или на берегу реки — Зинью, Аурелиу и Дурвалину, — она мучила их, водила за нос и дергала за усы. Сау позволяла трогать себя то одному то другому, разрешала вставить конец промеж ляжек или в зад, провести рукой от груди до курчавого лобка, но когда они пытались раздвинуть ей ноги, девчонке всегда удавалось ускользнуть.

Если бы кто-то мог прочесть ее мысли, то узнал бы, что ее манил, вызывал пылкое и жадное желание не какой-то конкретный мужчина, а особый вид, который можно было бы назвать жеребцом. Не мальчики, не парни — зрелые мужчины, настоящие мужики, жеребцы-производители. Случилось так, что, прячась за деревьями, она увидела, как Фадул и Каштор справляют малую нужду, и оценила размеры оснастки. Однажды она смогла сравнить их: они мочились рядом и болтали. Прибор кума Фаду — ох, Господь милосердный — был огромный, как у осла. У Каштора — Матерь Божья! — будто обгорелый сук, головешка — отсюда, видать, и прозвище. Для них — да, она раздвинула бы ноги по первой же просьбе. И для гармониста тоже — эх, красив же, собака!

Королевство Иеманжи — это океан, соленые бурные воды, безграничный мир. По сравнению с морем земля была просто жалким лоскутком. Каштор Абдуим, спасаясь от неминуемой смерти, сел на парусник в порту Баии. Ночью он увидел руку Жанаины [81] Другое имя Иеманжи. в свете луны, заметающую следы беглеца. Пенистая грива набегавших волн, раскаленные глаза на звездном небе, и на серебряном лоне — процессия утопленников. Женихи, которых она выбрала среди самых храбрых лодочников, рыбаков и моряков. Они шли вместе с ней на брачное ложе на дне морском, в землях Аиоки. [82] Одно из имен Иеманжи в Баие. У Иеманжи два обличья, две стороны — лицо рождения и профиль смерти. Каштор плыл к свободе по водам, которые струились из ее грудей: мать и жена, она спасла жизнь приговоренному к смерти.

По прибытии в Ильеус папаша Аролу показал ему пляж, где было жилище Иеманжи, грот в скалах, который захлестывали волны. Он сделал ей эбо, подношение — пузырек с духами, мыло и синий головной платок.