Хаймито Додерер - Истязание замшевых мешочков

Я не знал, что и думать. Неужели мистер Кротер намеревался втянуть меня в это дело еще и как юриста? Ведь речь шла о вещах, весьма близких к области уголовного права. На лице его во время рассказа отражалась удивительная игра — глубокое, искреннее огорчение сменялось вдруг озорной мальчишеской радостью; и эта резкая смена настроений у столь пожилого человека была мне чем-то весьма неприятна.

— Итак, я был у цели, — продолжал он. — Все получалось, то есть все ключи подходили к замкам и все нужные замки и петли я успел даже смазать при помощи маленького шприца, который всегда носил с собой. Подходящий случай для подобных операций представлялся не так уж редко. Мистер Койль однажды даже оставил меня одного в своей сокровищнице. Именно тут-то моя ненависть и достигла высочайших пределов.

— Ненависть к мистеру Койлю, вашему другу?!

— Боже избави! — воскликнул он. — Да нет же! Но эти серопузые! Замшевые голубчики! Плотные упитанные тельца! Уселись рядком! Сидят рядами! Мягкий, теплый, красный бархат! Отвратительное собрание тридцати шести злобных, завистливых старикашек под надежной — ха-ха, надежной! — охраной сейфа! Здесь надо было принять строжайшие меры! Вершить справедливый суд, не зная пощады! Впрочем, я не переставал предупреждать моего друга Койля о его легкомысленном отношении к хранению сокровищ: сейф слишком далеко от спальни, нет сигнальной системы, ну и, кроме того, очень уж устарелая конструкция сейфа. Не говоря о том, что мистер Койль всегда один в доме, а это в его возрасте опасно во всех отношениях. Но он только ворчал, что эта штука уже без малого сорок лет стоит на том же месте и уж сюда-то никогда не заходит его прислужница, поскольку ей здесь и делать-то нечего, а значит, она не может пронюхать. Неужто ему теперь покупать за большие деньги новый сейф и тащить его сюда, чтобы весь город тут же узнал, что у него хранится нечто драгоценное, что можно украсть? Подобные аппараты новой конструкции как раз и притягивают всяких грабителей, рассуждал он (да и, пожалуй, был в этом не так уж неправ). Постепенно я отошел от этой темы в наших беседах. Недели две спустя я совершил первый шаг.

Он помолчал и бросил окурок сигары в огонь камина, светлый жар которого, когда он нагнулся, придал его длинному липу с треугольными бровями какое-то зловещее выражение.

— Свой первый визит к мистеру Койлю, о котором он не знал, я нанес около трех часов утра. Я приступил к делу очень осторожно — просто навел, так сказать, некоторый беспорядок. Я заставил поменяться местами номер Семнадцатый со второй ступеньки и номер Тридцатый с третьей. Потом я снова исчез, так же бесшумно, как пришел. Наконец-то был нарушен этот закоснелый порядок, потревожено это педантичное общество.

Я вообще уже больше ничего не говорил.

— Он имел обыкновение, — продолжал мистер Кротер, — проверять свои сокровища раз в неделю, подвергать их, так сказать, контролю, причем самому тщательному. Это он сам мне рассказывал. Когда прошел обычный срок проверки, я снова посетил мистера Койля. Не скрою, я искренне о нем беспокоился. Ведь он непременно должен был заметить, что Семнадцатый со второго яруса сидит на третьем, на месте Тридцатого. Когда я ехал к нему, мне было его даже жалко. По дороге я чувствовал угрызения совести. «А если с ним, не дай бог, что случилось!» — думал я. Эта мысль преследовала меня неотвязно всю дорогу. «А вдруг удар!» Мне стало холодно от страха… Я почти готов был расплакаться… Но что вы скажете! По виду старикана нельзя было ни о чем догадаться! Ни малейшего признака волнения. Ничегошеньки нельзя было вытянуть из этого препротивного Гарпагона! Заметил ли он, что Семнадцатый сел на место Тридцатого? Какое это произвело на него впечатление? Я даже потерял всякий стыд и спросил: «Ну, господин Койль, проводили вы смотр своим сокровищам?» И что же вы думаете он мне ответил, причем с полным спокойствием: «Да, конечно, вчера. Это ведь моя единственная радость». Ну, пора было вмешаться решительнее! Некоторое время я выжидал. Затем вновь приступил к действиям. Я заставил номера Двадцать шестой, Двадцать седьмой, Двадцать восьмой и Двадцать девятый…

— Позвольте, — сказал я с легким раздражением, — что это значит: вы «заставили»?

— Это значит, что я вынудил этих голубчиков подняться с бархата, спуститься вниз и занять в первом ряду место номеров: Первого, Второго, Третьего, Четвертого и Пятого! Я буквально видел, как они болтают ножками, — очень уж небрежно они сидели.