Хаймито Додерер - Истязание замшевых мешочков

— Боже избави! — поспешно воскликнул он, и его удлиненное лицо вытянулось еще больше, а черные, углом, брови, почти не тронутые сединой, превратились в островерхие домики. — Боже избави! Об этом вообще не может быть речи! Я никогда не питал к Койлю ни отвращения, ни ненависти. Да что вы! Откуда вы взяли! Нет! Он был, в сущности, интересный собеседник, весьма и весьма неглупый человек. В юности Койль успел повидать мир. Я мог слушать его часами. Правда, смотреть на него при этом я воздерживался, потому что выглядел он как сморчок какой-то или старый пень и кожа у него была как у жабы… Господи, упокой его душу. Однако… Вот теперь слушайте меня внимательно, молодой человек, потому что это и есть то, о чем я, собственно, пришел с вами поговорить… Однако в связи с Койлем я все эти последние месяцы действительно ненавидел, и даже сильнейшим образом, но не самого покойного и вообще не какого-либо человека, а некий неодушевленный предмет, точнее, целый ряд неодушевленных предметов. Я и явился к вам, чтобы, так сказать, облегчить свою совесть и даже, если хотите, покаяться… Странно, конечно, пожилой человек — мальчишке…

— Ваше доверие делает мне честь, — сказал я, потому что в этот момент мне не пришло в голову ничего более удачного. Я был совершенно сбит с толку и вообще ничего не понимал. — Разрешите мне только, — продолжал я, возможно надеясь выиграть время и как-то собраться с мыслями, переговорить по телефону с моим коллегой, которого вы встретили сегодня утром на улице. Быть может, он уже сумеет сказать, как там обстоит с завещанием. Я имею в виду прежде всего вас, мистер Кротер.

С этими словами я поднял трубку. Нотариус мне сказал:

— Старика Кротера он даже не упомянул. Ни единым словечком. Вообще-то мерзость, ведь тот был единственным человеком, который последнее время о нем заботился. Ну да люди подобного склада всегда скупы до гробовой доски, и к тому же неблагодарны. Его новоявленная дочь получит, конечно, все, да и нет никого, кто стал бы это опротестовывать. Но у меня тут есть запечатанное письмо: «Передать мистеру Кротеру после моей кончины». Старик еще у вас, доктор? Да? Небось сильно разочарован?! Нет? Ну, тем лучше. Я пришлю вам письмо с моим клерком этак через полчасика. Мистер Кротер пусть распишется в получении, и дело с концом.

Так, без лишних формальностей, и происходит в маленьких городках, где все хорошо знают друг друга, а уж тем более коллеги. Я сообщил своему гостю все, что узнал, опустив, разумеется, примечания нотариуса. Мистер Кротер не выказал особого интереса к моему рассказу и, только услыхав про письмо и что его принесут сюда через полчаса, поднял вдруг голову, словно очнувшись от мыслей, в которые был погружен, пока я говорил по телефону.

— Ну, слушайте же внимательно, — сказал он, как бы продолжая прерванный разговор, — ведь вам будет не так-то легко отнестись с пониманием к тому, что я вам сейчас расскажу. А как раз в этом-то я и нуждаюсь. Больше того, я нуждаюсь в утешении. Так вот, этот недавно умерший пожилой господин собирал в течение всей своей долгой жизни кое-какие вещицы, и, как вы легко можете предположить, совсем не те, что собирают из чисто коллекционерского интереса. В один прекрасный день он повел меня через весь дом в отдаленную комнату, находившуюся в левом его крыле. Помещения, по которым мы проходили, были явно нежилые — ставни закрыты, чудовищный холод. Койль ведь жил в одной-единственной комнате, она и отапливалась. Когда мы вошли в этот довольно обширный запыленный кабинет, он зажег свет и открыл старый платяной шкаф, в котором, как сначала мне показалось, ничего не было, кроме каких-то плащей и пальто. Однако, когда мистер Койль отодвинул все это в сторону, я увидел железную кассу-сейф, весьма добротную, хотя, как я определил с первого взгляда, очень древней конструкции, так сказать, времен царя Гороха. Мне, правда, теперь совершенно ясно, что все, что тогда происходило, было свидетельством огромного, совершенно неслыханного доверия, оказанного мне мистером Койлем. Именно это и делает положение еще более тяжелым. Он открыл сейф причем я сразу заметил, насколько примитивно устройство замка, — и пригласил меня заглянуть вовнутрь. Здесь царил, так сказать, образцовый порядок. При ярком свете электрической лампы, который падал прямо на сейф, я увидел, что там, на обитых красным бархатом полках, возвышавшихся ступеньками одна над другой, словно в витрине музея, сидят в три ряда маленькие замшевые мешочки. Обратите внимание! Я говорю: сидят .