Франц Иннерхофер - Прекрасные деньки

Когда его позвали в дом, Холль возился с подстилкой для телят. За столом сидели два полицейских чиновника. Они намекнули ему на его бесправное положение, сказав что он все-таки не хозяйская собственность, а совершенно свободный человек. Холль вдруг услышал, как наверху сняли крышку слухового люка и понял: лежа на полу, хозяйка подслушивает. Он сразу понял, что гости пожаловали из-за кражи бревен. Чиновники попеременно вели разговор про него и про Морица и дали понять, что целиком на стороне обоих, но вдруг заявили, будто им известно, что Холль знает про кражу, что кому-то якобы уже рассказывал об этом деле и, если будет отмалчиваться, его ждет суд за сокрытие преступления. Холль и в самом деле поделился в коровнике своим открытием со скотником и даже знал, что скотник в трактире обменялся новостями с обходчиком путей федеральной железной дороги, таким образом Холль мог дать показания и подтвердить кражу имущества на сумму до 700 шиллингов. А за обедом выяснилось, что в этой пустячной краже замешан Биндер, тот самый Биндер, который часто защищал Холля перед хозяевами.

У Холля было скверно на душе. Хозяйка полосовала его взглядами. Хозяин рассчитал скотника и поднял страшный шум, усугубляя тяжелое чувство вины, гнетущее Холля, перечислением всевозможных подлостей и криком подтверждал свою решимость сделать из Холля порядочного человека, хотя уже раскаивается в своих попытках, так как все кончается неблагодарностью и напрасной тратой сил, все его старания коту под хвост, в который раз приходится убеждаться в этом. В своем кодексе наказаний хозяин оборачивался всегда этаким бедным отцом, не разгибавшим спины по будням и бившимся над воспитанием детей по праздникам. Отсюда он делал вывод, что ребенок должен просить о наказании, а потом благодарить за него. Все было дьявольски перепутано. Хозяин разорялся до тех пор, пока у Холля не брызгали из глаз слезы. Потом Холль в одной рубашке часами бродил по большому полю. Была ранняя весна, долина белела пятнами нерастаявшего снега. Сенные сараи пустовали. Вешайся где хочешь. Холль, однако, возвращался и заглядывал в коровник и был рад, что ему вообще позволено работать, переступал порог кухни, сидел за общим столом и ел, а потом спал наверху. Просыпаясь в половине четвертого, он мечтал о том, чтобы и настающий день остался позади.

В пасхальное воскресенье, покормив скот и входя в дом следом за Фоглером, Холль почувствовал запах жаркого. За печкой он снял рабочую куртку, повесил ее на шесток, скинул влажные сапоги и пошел на кухню умываться. У очага стояла хозяйка. Он торопился, быстро ополоснул грязные руки и лицо, вытерся краями полотенца — и бегом наверх, поскорее сменить одежду. Штаны слишком коротки, пиджак тесен, рукава не достают до запястий. Из груды обуви в кладовой он выудил свои полуботинки, почистил их и, покуда работницы заходили в дом и накрывали на стол, пытался обуться. Полуботинки так страшно жали, что мясо, которого он так долго ждал, Холль жевал без особого удовольствия. У всех просто за ушами трещало, а он не знал, что делать с ногами. Хозяин объявил, что на Пасху Холль остается здесь, в усадьбе. Холль лихорадочно перебирал в уме знакомые дома, где мог бы хоть на время разжиться ботинками, но тотчас же пугался кары, которая неминуемо последовала бы за этим, тут уж удар был бы не наотмашь, а наповал. Он преодолел себя и после еды робко поведал на кухне о своей беде. Кончилось тем, что хозяйка дала ему старые, стоптанные ботинки мужа. На душе был мрак кромешный, но один день, проведенный вдали от усадьбы, так много для него значил, что Холль принял и это унижение. Наконец-то он поистине подневольный, один из рабов в Австрийской республике, год 1959.

И снова лето, и опять на горном пастбище они готовили себе еду. Батраки сидели за столом, а Холль с тарелками и сковородкой бегал через сени. Дрова в печурке потрескивали и пылали. Фоглер, вошедший в сени вслед за Холлем, заметил, что с парнем происходит что-то неладное. Мыть посуду в его обязанности не входило, однако он сам взялся за это. Да и с уборкой навоза покончил раньше обычного. Работу часто начинал не с того конца, забыл запереть стойла в телятнике. С верхних лугов вернулся до полудня, а после обеда не спал. Фоглер разогрел ему на очаге миску с обедом, а он сел на кровать и принялся читать дешевый роман и, прежде чем прозвенел будильник, поставленный на два часа, Холль выскочил через хлев из хижины, потому что ему противен был звон будильника. Как всегда в пасмурную погоду, коровы разбрелись по всему лугу и так вяло двигались, что каждую приходилось пригонять по отдельности. На нижнем выпасе мужики стояли в ряд и косили, впереди — Биндер. Уже не один день мысли о Биндере неотвязно преследовали Холля. Когда вместе с Фоглером он убирался в сенях, все получалось у него как-то уж слишком быстро. Он даже злился на себя за то, что давеча наколол так много дров и поленница получилась чересчур высокой. Холль принялся выметать сени, хотя Фоглер уже подмел их. Тот только головой качал. Холлю больше ничего не оставалось, как пойти в комнату к работникам. Биндер разговаривал с одним из поденщиков. Холль снова взялся за свой романчик и не без труда заставил себя читать, но из-за присутствия Биндера слова никак не желали складываться в предложения. Холль, однако, продолжал упорно вникать в текст, но вскоре в углу, где стояла кровать, стало так темно, что затрепанную книжонку пришлось отложить. Фоглер отрыл в своем сундуке бутылку водки и пустил ее по кругу. Холль сделал большой глоток, водка так продрала нутро, что он вынужден был выскочить наружу к желобу с водой.