Владимир Орлов - Останкинские истории (сборник)

Но отчего захват Шеврикуки и конвоирование его в узилище поручили Колюне-Убогому? Ведь стоило ему, пусть и слепому, рукой пошевелить, он бы этого тщедушного Колюню… Но когда Шеврикука пожелал осуществить намерение, выяснилось, что он не может пошевелить даже пальцами рук и ног.

Он был скован.

Значит, Колюня вовсе не был Убогим?

Ведь и домовой Петр Арсеньевич многим казался дряхлым мухомором, а имел и хранил упрятанные в нем силы, значения и полномочия. Однако эти силы и значения не смогли уберечь его…

Кем же был Колюня-Убогий?

И не несутся ли спереди и сзади, по бокам его мотоцикла, бронированные колесницы с бойцами Темного Угла, с Любохватом и Продольным, опоясанным пулеметными лентами?

«Эко ты себя возносишь! — устыдился Шеврикука. — Коли полагаешь, что тебя так оценивают и опасаются!»

Нечего было гадать без толку, следовало ждать, что с ним произведут. Постановление вышло, исполнители назначены, что будет, то будет.

Но успокоиться он не мог. Он был взволнован и растерян. И томление, похоже, не изошло из него.

Он представил, каким увидел его три дня назад Илларион. Он стоял на коленях. Он и на самом деле молился? Он жаждал тогда единения с мирозданием и любви. Он не желал быть покинутым. Он и теперь был готов молить о том, чтобы его никогда не покинули. Не столь важно было, продолжится ли его существование или нет, главное, чтобы он не оказался покинутым и чтобы ему не отказали в способности к любви. Смеялся ли Илларион, обнаружив его на коленях, не имело значения. Да, он пил, но в те минуты он был трезв.

Тем временем движение мотоцикла прекратилось. Городские звуки вокруг не слышались. Похоже, никаких звуков вообще не было. Но не было и тишины. Сильные руки подняли Шеврикуку и опустили на землю. Оковы его движений были устранены. Стекла же очков не просветлели.

Поддерживая Шеврикуку под руку и направляя, его повели. Поначалу ступенями лестницы шли вверх, потом по ровному месту, затем безмолвно предложили Шеврикуке ступать лестницей, и крутой, вниз. Спуск вышел куда более длительным, нежели путь начальный. К удивлению своему, Шеврикука ощутил, что успокоился, свободен от волнений и страхов. Его усадили на нечто твердое и холодное.

— Оставьте нас, — услышал Шеврикука. А через минуту прозвучало: — Можете снять очки.

Тьма не исчезла. Шеврикука подумал, что если ему и вернули зрение, то вернули малость его. Но потом он понял, что комната ли, камера ли, пещера ли плохо освещена, горели лишь две лучины. Шеврикука сидел на каменной лавке. Против себя у стены в полумраке он увидел Колюню-Убогого.

— Это не камера, и вы не узник, — сказал Колюня-Убогий. — О действиях Отродий вам сообщили. И это ваш пост.

Собеседник Шеврикуки действительно был похож на Колюню-Убогого, но о скудоумии, о слабоволии или жалкости его предполагать было бы ошибочно. И слова он произносил как личность значительная.

— Да, я был известен вам как Колюня-Убогий, — сказал собеседник. — Но я пребывал в Останкине в ином, декоративном, назовем так, состоянии.

— А кто вы?

— Посчитаем, что я из тех двадцати старцев, не скованных и не связанных, о которых вы дискутировали с Петром Арсеньевичем на Звездном бульваре. Хотя это обозначение, как вы сами понимаете, фольклорно-сказочное, а потому и условное.

— А кто я?

— Вы сами знаете, кто вы.

— И вы мне доверяете?

— Если вы имеете в виду свои общения с Отродьями, то суть их нам известна. Как известна она и самим Отродьям. Вы попытались стать воином-одиночкой способами ребяческими. Отродья сразу же раскусили вас. Но не уничтожили, потому что поняли: и от общений с вами, разъясненным, можно извлечь пользу. Мы же сознавали, что вы действуете в соответствии с натурой нынешнего Шеврикуки, тридцатипятилетнего. Шеврикуки — частичного. А мы имеем в виду Шеврикуку цельного. И мы не отделяем вас от себя. Вы один из нас.

— Спасибо.

— Кстати, Отродьям неведомо, что с вами и где вы сейчас. Их маячок, затычка для правого уха, естественно, изъят, а вокруг вас установлены экраны защиты.

— И что это за пост? — спросил Шеврикука.

— Это важный пост, — сказал собеседник. — Там, за стеной, — указующий взмах руки, — наше сословное достояние. Наше Сокровище, о котором вы также беседовали с Петром Арсеньевичем. Чаша, какая привиделась вам в Обиталище Чинов, в кабинете Увещевателя. И позже вы всматривались в нее. Чаша, а если сказать с долей условности, то и Братина. Достояние наше жаждут завоевать Отродья ради укрепления собственной начальной мифологии и жизненных обустройств. Чаша-Братина — цель для них промежуточная. Главное для них — подчинение себе человека. Вам предстоит оберегать ее. Возможно, Отродья сюда и не доберутся. Но не исключается и худшее. Но оберегать Братину вам придется не кочергой, пусть и серебряной, а своей сутью…