Владимир Орлов - Останкинские истории (сборник)

А что он, Шеврикука, в этом вечном движении? Что его нынешнее томление? Оно само по себе?.. Конечно, оно само по себе. Но Шеврикуке стало казаться, что он находится в единении и любви со всем мирозданием и что без этого единения и любви ему будет худо. «Нет, я не покинутый, — твердил себе Шеврикука. — Я никогда не был покинутый. И я никогда не буду покинутым. Я не должен быть покинутым…» И будто звуки арфы доносились из далей…

— Ты что, Шеврикука? Ты плачешь? Что с тобой? — говорил Илларион. — Ты на коленях! Ты молишься, что ли?

— Это я спьяну, — хмуро сказал Шеврикука, поднимаясь с колен. — Надо прекращать пить.

— Еще чуть можно, — сказал Илларион. — А потом действительно придется…

А струны арфы вздрагивали.

— Бывают томления, бывают утомления, — сказал Илларион, приглашая Шеврикуку к столу. — Мне это известно. А Стишины снадобья здесь не повредят.

Снадобья были предложены крепкие.

Ночью Шеврикуке приснился домовой Колюня Дурнев, он же Колюня-Убогий. Колюня сидел на табурете у лежанки Шеврикуки, бормотал что-то, на коленях держал бубен, из уголка рта его текла слюна.

Шеврикука заставил себя открыть глаза.

Колюня-Убогий как сидел в его сне на табурете с бубном на коленях, так и продолжал сидеть при открытых глазах Шеврикуки.

«Ну все, — понял Шеврикука. — Допился до собственного епишки. Определили ко мне Колюню…»

Утром Илларион сказал Шеврикуке:

— Пороку предаваться прекращаем. Через три дня за тобой придут. В тебе возникла надобность.

— Кто придет? — спросил Шеврикука.

— Увидишь, — сказал Илларион.

Через три дня за Шеврикукой пришел Колюня-Убогий.

Позже выяснилось, что он и не пришел, а приехал на мотоцикле, и это Шеврикуку не могло не удивить.

После недолгого разговора с Илларионом в присутствии Малохола Шеврикуке вручили шлем и очки мотоциклиста и проводили к средству передвижения. Шеврикука надел шлем и очки, сел на указанное ему место в коляске и был увезен в неизвестном направлении.

Неизвестным направление это оказалось для него.

Колюня-Убогий дорогу знал.

Стекла же очков Шеврикуки, как только мотоцикл взревел, стали черными и превратили Шеврикуку в слепого. Запоминать повороты и учитывать время всех отрезков движения Шеврикука не захотел.

«Куда привезут, туда привезут», — решил он.

Колюня-Убогий не произнес ни слова, возможно, не был уполномочен вести разговоры, а Шеврикука его ни о чем не спрашивал.

Он вспоминал о минутах расставания с профилакторием Малохола.

Вышли к забору озабоченные — и было отчего — Стиша и доблестные труженики Малохола — приставленный к деревьям и цветам Раменский, опекун пожарных гидрантов и огнетушителей Лютый, ревнитель токов воды в трубах и бассейнах Печенкин. Они поглядывали на Шеврикуку с интересом и скорее доброжелательно, нежели с укором. А Стиша — чуть ли не с любовью. Была она во все тех же красных сафьяновых сапожках и шелковой кадрильной юбке, но, естественно, без июльского венка. Стиша не сдержалась, бросилась к Шеврикуке, обняла его, не вызвав на этот раз недовольства Малохола. И растерялась, не знала, что сказать, вспомнила о не столь важном: оказывается, несколько дней назад вот здесь же забор намеревался перелезть Сергей Андреевич Подмолотов, Крейсер Грозный, с японским другом, он искал своего приятеля Игоря Константиновича, будто чувствовал, что он содержится здесь, и провозглашал трубно: «Паркеты завезли! Паркеты!» Слеза потекла по щеке Стиши. Она прошептала: «Не пропади! И не забывай тех, кому ты нужен…» Последние слова были произнесены явно со значением.

А прежде в домике, представив Шеврикуке Колюню-Убогого, Илларион сообщил, что вести пришли скверные, Отродья Башни предприняли в Останкине штурм бастионов домовых и ему, Шеврикуке, пришла пора исполнять исторические и сословные надобности, предписанные «Возложением Забот». А когда Шеврикука был усажен в коляску мотоцикла, Илларион сказал: «Ну, ни печки, ни кочерги!»

И поехали.

В каком свойстве или в качестве кого предстояло ему исполнять исторические и сословные надобности, Шеврикуке не объявили. Кем он был после безрассудства и конфузии в доме на Покровке, так и не разъяснилось. Кто были при нем Илларион и Малохол, лишь чутьчуть приоткрылось. А в разговоре, теперь уже как будто бы давнем, в Китай-городе, в Обиталище Чинов, Увещеватель дал понять Шеврикуке, что кому следует хорошо известно о его выходах на Отродий Башни и общениях с так называемым Бордюром. Могли ли сейчас доверять ему? Но возможно, его везли в какое-либо секретное узилище как изменника и предположительного союзника Отродий, открывших военные действия. Слова же о надобностях в нем были произнесены лишь для того, чтобы не допустить бунта и побега Шеврикуки.