Владимир Орлов - Останкинские истории (сборник)

— Заранее благодарен, — сказал Шеврикука. — А приятельница какая-либо в бассейне на Покровке вашему змею не будет вписана или придана?

— Это какая же?

— Ну хотя бы баборыба.

— Что еще за баборыба? — озаботился Крейсер Грозный.

— Сам не видел. Но слышал по «Маяку». На пляже под Бостоном отловили особь. Метр пятьдесят в длину. До талии — тело и морда морской форели. В чешуе. А ниже талии — дамские ноги. Голые.

Сведения о баборыбе Шеврикука получил не от «Маяка», а от бывшего гуменника Лютого, ныне надзирателя пожарной безопасности в профилактории Малохола. И получил минут за двадцать до того, как красавица Стиша принялась угощать Крейсера Грозного, в ту пору — утомившегося бегуна, коварными напитками. А не могут ли Стишины зелья подействовать хотя бы косвенным образом на змея и возбудить в нем душевное благорасположение к баборыбе? Тем более что змей был некогда важнейшей принадлежностью черноморского флотовода, пусть и отъемной, он и теперь, возможно, принимал в себя потоки энергий и сознания Сергея Андреевича Подмолотова, положением — сухопутного, но уложениями и тягами натуры, а также военным билетом — воднообязанного.

Сергей Андреевич как озаботился, так и стоял озабоченный.

— А ведь если особь баборыбы нашли где-то на задрипанном пляже под Бостоном, — размечтался Шеврикука, — то другая особь вполне и с охотой может обнаружиться в Серебряном Бору.

— Всего-то полтора метра… — в сомнениях произнес Крейсер Грозный. — Это ведь нашему змею… Все равно что уссурийскому тигру в подругу самку енота… Засмеют…

— Вы не правы, Сергей Андреевич, не правы! К тому же особь в Серебряном Бору наверняка будет куда крупнее бостонской! — с воодушевлением заверил Крейсера Грозного Шеврикука.

— Ну, не знаю, не знаю…

Но было очевидно, что сомнения сомнениями, а баборыба из воображения Сергея Андреевича теперь уже далеко и тем более в морские пучины не уплывет.

— Да что там в Серебряном Бору! — не мог остановиться Шеврикука. — А если попросить Митю Мельникова, он вам особь и в десять метров приготовит… Да я сам, коли надо…

Шеврикука сейчас же замолчал, затолкал вылетевшие слова себе в глотку. Но Крейсер Грозный будто и не услышал их, пробормотал, впрочем, еще в сомнениях:

— Ну, если разве Митя Мельников…

— Баборыба? — оживился Такеути-сан. — Митя Мельников? Что такое баборыба?

— Тише! Тише, Сан Саныч! — встревожился Крейсер Грозный. — Видишь, сколько тут любопытных. Думаешь, им одного Пузыря хватит? Они Пузырь проглотят и тут же пасть раззявят и на нашего змея, и на нашу баборыбу…

— Как это — раззявят?

— Вот так вот и раззявят! Кто-кто, а ты-то, Сан Саныч, должен знать! Пойдем отсюда, я тебе потом объясню. Вы уж извините, Игорь Константинович, но нам надо надлежащим фарватером и…

Сергей Андреевич, Крейсер Грозный, судя по огням в его глазах и раздувающимся ноздрям носа трубой, готов был нестись куда-то, дабы дать волю и простор возникающим в нем соображениям, похоже, и не надлежащим фарватером, а секретным. Колеса пробного экземпляра, числом восемь, одобряя его нетерпение, сами по себе принялись вертеться.

— А чем ваш змей хуже слона? — из вредности спросил Шеврикука.

— Наш змей не хуже слона! — решительно возразил Крейсер Грозный.

— Наш змей не хуже слона! — чуть ли не угрозой поддержал его Такеути-сан.

Шеврикука поспешил заверить Крейсера Грозного и его японского компаньона в том, что он вовсе не хотел обидеть либо даже унизить их и, естественно, достопочтенного амазонского змея. Просто ему показалось, что льгот, привилегий, чисто человеческого тепла и уж тем более провианта змею Анаконде выделено недостаточно, будто заслуг перед населением у змея меньше, нежели у персидского слона.

— У какого персидского слона? — нахмурился Крейсер Грозный.

— У того, на которого лаяла Моська, — объяснил Шеврикука.

— Какая Моська? — нахмурился и обычно доброжелательный Такеути-сан, хотя и басил, как сибирский мужик.

— Обожди, Сан Саныч, — сказал Крейсер Грозный. — Тут вопрос исторический и государственный. Так в чем, Игорь Константинович, нам урезаны льготы и провианты?

— Ваш змей будет кушать овсы и гвоздики, — сказал Шеврикука. — А что подавали упомянутому мной слону?

— Что подавали? — спросили Крейсер Грозный и Сан Саныч.

— Тот слон проживал в Петербурге при императрице Елизавете. Я слышал, что он… — произнес было Шеврикука, но тут же и спохватился. — Я читал о нем… Так вот. Я уж и не перечислю все продовольствие, какое доставляли слону из царских амбаров. Отмечу только, что в год, среди прочего харча — а там и тростники, и ананасы, и мускатные орехи, и сахар, и шафран, — полагалось для процветания выдавать слону сорок ведер виноградного вина и шестьдесят ведер водки. Лучшего вина и лучшей водки. Слоновщик-персиянин Аги-Садык мог позволить себе писать рекламации. Скажем, такую… Кабы не соврать… ну, если и совру… Раз Аги-Садык доносил: «К удовольствию слона водка неудобна, понеже явилась с пригарью и некрепка». А у вас овсы…