Вторым очередным экзаменом в расписании стояла на сей раз история КПСС, вроде как старый хороший знакомый. В предыдущую сессию был получен трояк, но эта оценка, ныне совершенно неприемлемая была лишь следствием известных событий, когда сдавать пришлось практически без подготовки. А на этот раз Игнат регулярно посещал лекции, даже писал конспект, по-прежнему с удовольствием выслушивая традиционные, забавно-лирические отступления старичка профессора насчет «утренней дымки», чешского хрусталя и очков в золотой «дорогущей» оправе. Впрочем, конспект на лекциях Игнат писал-то аккуратно, но, опять же, по прежней старинке не прорабатывал его вовсе, считая, как и раньше науку историю чем-то вроде беллетристики общей, «гуманитарщины», совершенно не нужной ему как будущему ученому-физику. И даже сама оценка по подобным предметам никогда не представлялась ему очень уж важной, ну а нынче в особенности, когда рвануть одним махом в отличники, прыгнуть в дамки с первейшего разу обломилось с захода, с крыльца, причем вот таким вот обескураживающим образом. Ну, пускай будет пять, пускай и четыре — какая теперь особая разница, предмет-то ведь неосновной, да и круглый отличник уже не выйдешь. Вот трояк это да, такой вариант был исключен под любым соусом, исключен потому хотя бы, что тогда могла запросто «гавкнуть» стипендия, а это дело в житейском смысле особое, в любом случае стоящее вне каких-то самых высоких воздушных порывов.
И с первого же отпущенного на подготовку дня Игнат ушел полностью, ушел с головой в скучные, во многом знакомые и по школе экзаменационные вопросы, и с каждым новым днем время постепенно по капельке брало свое. Время, не спеша, но основательно, грузно, словно массивным катком трамбовочным прямило безжалостно режущий вздыбленный пик, выпуская по крохе наружу и нечто в отраду. Причем нечто отнюдь не воздушное, эфемерное, а самое что ни есть осязаемое, документальное, зафиксированное аккуратной, почти каллигра-фической росписью на зачетной линеечке. Эта была четверка, хорошая отметка! — и полученная не у кого-нибудь на физфаке, а у «самого Гурова».
2 Добрый ангел
Законы, законы строгие вершатся в Мире этом. Иные, сугубо материальные, мы определяем в цифирь математическую, физические формулы, а иные лишь учимся видеть и чувствовать, учимся видеть и чувствовать целую жизнь.
Законы строгие в Мире этом вершатся не сами по себе, а именно посредством в нем сущего. Посредством других людей, например, потому и люди приходят в нашу жизнь самые разные. Пришло время ответить за делишки известные — и тот час люди на сцену жизни нашей тут как тут вполне соответствующие. Но если есть свет и добро в душе твоей, свет и добро на делах, а не где-то там, на непроглядных дремучих задворках — тогда и в жизнь твою неизбежно приходят люди другие, люди с лицами светлыми, приходят, чтобы поворотить благостно к добру и свету жизненные пути твои.
Это добрые ангелы жизни нашей.
Жизнь наша есть испытание, и испытание, прежде всего, судьбой. На тебя возложены большие надежды, сможешь ли в жизни нащупать свой истинный путь, сможешь ли выстоять и довершить. Знай, в минуты падений глубоких потянет и глубже, но верь в свою силу и строго держись, и явится, явится твой добрый ангел.
* * *
И снова была консультация, как и обычно за день до экзамена. Консультация перед третьим экзаменом, и снова, как и ровно полгода назад этим третьим экзаменом был математический анализ. Некогда беспорядочное невразумительное громоздкое скопище специфических знаков, понятий и формул, некогда кошмарный непостижимый математический анализ. Но! — но кошмарный и непостижимый именно некогда, кажись, полгодика каких-то минуло, а как много они изменили эти последние боевые шесть месяцев.
Теперь, когда ровно половина сессии представляла собой факт уже свершившийся, и было получено две хорошие оценки, эмоции схлынули. Пришло время успокоения и трезвого взгляда на вещи. Тогда субботним вечером в первый день каникул экзаменом для его необъятно максималистской натуры казалось единственно необходимым сработать по самому максу, заявить, восхитить, изумить, но… Но случилось так, как случилось, тут уж сейчас ничего не поделаешь, надо жить и надо бороться.
К полученной на истории КПСС четверке Игнат отнесся лишь с легким разочарованием, считай, равнодушно. На экзамене он безукоризненно ответил по билету и на ряд дополнительных, однако старичок профессор оказался педантом непоколебимым, и, в конце концов, добился своего. Очевидно, по каким-то своим жестким внутренним перегородкам принципиальной справедливости ему было просто невозможно поставить сейчас отличную оценку после прежней «удочки», ведь последняя оценка шла как итоговая в приложение к диплому.
Читать дальше