Владимир Колковский - В движении вечном

И вдруг неуловимо — снова обрыв, снова беспамятство полное, сладостное… И пробуждение снова, но теперь уже ясное, бодрое.

Яркое полуденное солнце теперь безжалостно жарит сквозь оконный проем в соседнюю гладкую стену. На жестяном внешнем подоконнике за стеклом, похрустывая тонкой жестью, урча важно, похаживает толстый си-зый голубь. За окном на недалекой домовой стройке гулко бухает механический тяжкий молот, вбивая в песчаный котлован бетонные крепкие сваи. В самой же комнатке теперь тихо, безлюдно. Маленький скромный столик посередине, на нем брошены впопыхах электрический стальной чайник, пустые граненые стаканы. У стен три небрежно заправленные кровати, узкие, панцирные под простенькими хлопчатыми покрывалами. У входных дверей деревянный встроенный антресольный шкафчик. На нем металлическими кнопками аккуратно приколото большое плакатное яркое фото: юная знаменитая артистка на велосипедной утренней прогулке. На ней светлая маечка, белоснежные шортики, у нее длинные густые светлые волосы… Улыбаясь лучисто, открыто она словно излучает пленительный свет, она радуется жизни безмерно…

Только вот Игнату совсем не радостно. Утренний разговор слышится снова и снова, отдаваясь неотступно внутри все той же леденящей тревогой: «Вот, блин, опять проспал! Абзац полный, если и впрямь из ректората проверочка…»

По-сути, только это и тревожило по-настоящему. Пространства числовые, линейные и векторные, ряды, матрицы, коллинеарно, ком-планарно — от этой дребедени нескончаемой голова пошла кругом с первой же лекции — а после того, как он еще и пропустил по безалаберности подряд несколько, дребедень эта и вовсе превратилась в какое-то беспорядочное скопище невразумительных цифр, знаков и формул.

А записывать за преподавателем чисто механически, как это делали все девчонки вокруг, Игнат считал делом и вовсе бессмысленным, хоть даже Мишка рыжий, по койке в общаге сосед (сам, между прочим, разгильдяй первостепенный, и как он только до третьего курса добрался!) — по-приятельски вот так наставлял:

— Ты конспект по-любому пиши. Пусть и не рубишь пока ни хрена, зато в сессию мигом поймешь, что такое конспект свой родной… Своим, родным почерком писаный.

И не только он, другие старшекурсники в один голос точно так говорили. И все равно, ну никак, никак не мог Игнат тогда понять, какой смысл за преподавателем чисто по-обезьяньи копировать, ведь по любому предмету учебников самых разных в университетской библиотеке вон сколько!

В сессию мигом поймешь… Да хоть дожить бы! — дожить бы хоть как до нее, до этой самой сессии, когда за одни только пропуски занятий уже несколько раз в деканат вызывали… Прежний, привычный по школе «рациональный подход» к учебе дал полнейший стопор с первых студенческих дней: все эти пространства и матрицы, пси, лямбда и эпсилон нарастали стремительней с каждым днем, увлекая за собой фатально, катастрофически в какую-то бездонную пропасть сплошного непонимания.

Пожалуй, только одно сейчас обнадеживало.

Точно таких же ротозеев праздных да разгильдяев-прогульщиков записных — сколько захочешь, столько и найдешь сейчас в аудитории. Вон, парень из группы, пример недалекий, приятель новый Сережка Гончар. Рядышком сидит и точно также глазами по аудиторной доске, сплошь значками и цифрами кудряво расписанной, оторопело ворочает: «И о чем?!… и о чем они здесь говорят?»

Есть, впрочем, и другие на лекции. Девчонок с десятка три, умниц старательных, и еще Лебединский Андрей. Этот тоже весь во внимании да еще подсказывать умудряется что-то преподавателю. Тоже после школы сразу, ровесник по возрасту, а уже с залысинами… В очках овальных, серьезен и вдумчив… Сейчас видно, что профессор будущий.

«А вот чего я здесь высиживаю? — думалось Игнату почти с ужасом под едва слышно повизгивающие звуки продолговатого мелка в розоватых пальчиках Галины Максимовны. — Кажись, не проверяли бы — так чего зря и таскаться! Пять лекций прошло, а уже темный лес, китайская грамота… А что ж через три месяца зимой-то будет, когда все сорок пять целиком намотается?.. А ведь ее, дребедень эту! — ее ведь и сдавать уже в первую сессию».

Три экзамена зимой предстоит, и «мат-ан», конечно же, вне конкуренции среди них. Как одолеть его, вымучить? На сей счет у Игната сейчас и представления малейшего не было… Одно слово, темный лес, китайская грамота, и с какого конца здесь начать?

Хорошо, хорошо хоть со вторым экзаменом дело куда проще смотрелось. «Механика» — общей физики первый раздел, здесь и по школьным урокам было знакомо очень многое да и о лекторе, экзаменаторе будущем шла молва хорошая на физфаке, двоек, мол, почти совсем не ставит… И совсем уж в отраду был третий экзамен, он казался тогда Игнату и вовсе пустяшным: