Карлос Фуэнтес - Мексиканская повесть, 80-е годы

Габриела слушала мать и начинала понимать, почему мать была теперь куда более элегантной, кокетливой, почему выглядела такой помолодевшей, часто смеялась и курила, вот уж этого отец ей никогда бы не разрешил. Вся ее серьезность улетучилась, даже словарь стал другим, она его несколько расширила и обновила по сравнению с тем, каким пользовалась, когда была сеньорой Косио; но на самом-то деле мать разговаривала не с нею, не с Габриелой, а со своим мужем. Габриела вдруг оказалась своим собственным отцом, она это тоже понимала и чувствовала и вступила с матерью в борьбу, ощутив вдруг неудовольствие, которое вызывали в Рауле уловки супруги, словечки, которых он прежде от нее никогда не слышал, защищенный покровом буржуазной респектабельности, он смотрел на нее с ненавистью и готов был закричать, что она проститутка, бросила его, выставила на посмешище перед немногими друзьями и детей бросила ради любовника, ради мальчишки. Она, как и Рауль, готова была спросить, сколько же продлится ее прекрасный роман, это пошлое увлечение, из — за которого она разбила прочный брак, суливший долгие годы спокойной жизни, тихую старость с загородным домом и двумя замечательными детьми, которые непременно продолжат их род и осчастливят внуками, но, сытая по горло ими обоими, и отцом — примерным чиновником, и матерью, которая каялась в своем легкомыслии, давая дурацкие объяснения: влюбилась с первого взгляда и домогалась, чтобы твой отец женился на мне, предпочла хранить молчание, думая о том, что мать в конце концов права; и в самом деле, что значат многолетние узы по сравнению с минутами истинной физической близости, подлинной страсти, о какой я никогда и не мечтала; что мать теперь так далека от монотонной рутины и никогда не вернется к прежней жизни. «Я себя снова человеком почувствовала, — теперь мать говорила в духе героинь «розовых романов», — я снова нахожу смысл в жизни, делаю то, что следовало делать в юности, мне хорошо, и единственная моя забота — быть счастливой».

Габриела уже позабыла, что ее преследует незнакомец, оторвалась от книги, ища глазами название станции, и вдруг снова увидела сказочного принца, который поехал на метро, чтобы быть с нею, а роскошную машину оставил наверху, принц женится на ней и одним поцелуем расколдует, освободит ее от заклятья работой, скукой и будничной повседневностью. Она глядела на него, и сказочный принц, которого она, как и все женщины на свете, ждала и который превратил ее мать в страшную лягушку, сказал Габриеле: «Привет», приятно и нагло улыбаясь, сказал очень тихо, чтобы никто из пассажиров не услышал. Девушка снова нырнула в книгу, в свое убежище, где можно было укрыться от жадных глаз мужчины, преследующего ее с неотступностью тени или бродячей собаки, которую вы из жалости покормили или приласкали. Габриела склонилась над книгой, потому что глаза сказочного принца вдруг стали глазами убийцы, садиста, избирающего новую жертву и наслаждающегося ее созерцанием, принц превратился в знаменитого преступника, который изучал предмет своих вожделений. Возник неизбежный вопрос: а если это сутенер или, еще того хуже, убийца? Тревожные мысли пронеслись у нее в голове и мгновенно исчезли, потому что с нею был образ Серхио, образ единственного мужчины, которого она любила. Другие юноши прошли, не оставив в ее жизни следа; она „могла припомнить лишь несколько имен, лица двух-трех — и все. Отдалась она Серхио, ни минуты не колеблясь; глупости, вроде той, что она приносит ему в жертву свою невинность, не приходили ей в голову, просто проснулось желание, ей хотелось уйти с ним, и однажды ночью, после собрания, они пошли в гостиницу, и это было совершенно естественно: ничего не нужно было спрашивать, ничего предлагать, они следовали зову природы.

Серхио и Габриела мечтали, как станут жить вдвоем, какая будет у них квартира: полная книг, говорил он, и пластинок с записями самой разной музыки, добавляла она. Серхио работал в журнале, и они надеялись каждый месяц откладывать понемногу, но в 1968 году рухнули все их планы. Серхио не вернулся со своего последнего митинга, своего последнего политического задания, погиб второго октября на площади Трех Культур, где завязалась кровавая схватка.

Габриела вспомнила, что лишь благодаря одному из преподавателей они смогли узнать о смерти Серхио. Трупа они так и не увидели: его сожрала печь крематория на Военном кладбище; тело Серхио превратили в пепел даже без предварительного опознания, неграмотные солдаты впихнули труп юноши в адскую пасть, и ад поглотил его. От его двадцати пяти лет жизни, обширных знаний и искреннего стремления сделать страну лучше, чем она есть, осталась горсть пепла — и только потому, что он попытался ударить по этому колоссу, Государству, всемогущему, жестокому, развращенному и мстительному. Ее преподаватель, врач из Красного Креста, добывал для Габриелы и для семьи Серхио кое-какие смутные сведения, наводящие на мысль о преднамеренном убийстве юноши. И все же еще несколько месяцев Габриела искала его по тюрьмам, расспрашивала друзей, изучала далеко не полные списки политических заключенных, которые публиковали газеты. Но время брало свое, она сдалась, поверила наконец в его смерть. Потом бросила занятия, ей хотелось оказаться как можно дальше от Университетского городка, и она пошла работать сперва учительницей английского языка в начальную школу, потом — в банк.