Карлос Фуэнтес - Мексиканская повесть, 80-е годы

Можно было задохнуться от жары. Все окошки закрыты, и, хотя это запрещено, кое-кто курил. На самом деле Габриела не читала, она только притворялась, что читает, это тоже давало возможность отвлечься и не смотреть на лица пассажиров. А в окно стоит смотреть, только когда поезд выныривает из тоннеля. Иногда она вдруг схватывала в книге какую-нибудь фразу или мысль, но вообще-то слова скользили перед глазами, не запоминаясь.

Преследователь слегка наклонился и едва ли не в самое ухо шепнул: «Интересная книга?»

Ощутив мужское дыхание, Габриела вздрогнула, однако продолжала глядеть в книгу, обдумывая ответ. Наконец подняла лицо к тому, кто ее спрашивал, и посмотрела на него, изображая негодование, молча давая понять, что не прервет чтения. Мужчина с наглой, едва ли не циничной, миной выдержал ее взгляд. Габриела снова опустила глаза. Сколько лет прошло с тех пор, как отец с раздражением посмотрел на нее, когда она вдруг вошла в комнату, где он и мать ожесточенно спорили. Габриела уже привыкла к этим ссорам, к каждодневным поединкам по любому поводу. Родители давно спали врозь, а днем, бывало, и словом не перемолвятся. Несмотря на всю очевидность такого положения вещей, они старались скрывать от старшей дочери суть своих споров. Но в тот раз они ссорились особенно жестоко, отец даже выкрикивал грубые оскорбления, слова, которых она никогда прежде от него не слыхала, он был из тех мужчин, что сквернословят только на улице, в кругу приятелей. С особой четкостью запечатлелось в памяти Габриелы короткое слово «шлюха», повторенное отцом несколько раз.

Габриела была уже не маленькая девчушка, как в Веракрусе, и могла сообразить, что отец обвиняет мать в том, что у нее есть любовник. И, как ни странно, мама на это ничего не отвечала и тем самым окончательно выводила отца из себя: она не говорила ни «да», ни «нет». Отец заметил Габриелу и бросил вскользь: «Ты что здесь делаешь, иди к себе». И она послушно вышла из комнаты, а вслед ей неслись крики и оскорбления, все более истерические, потому что ответом на них было молчание.

Габриела почувствовала, что поезд едва тащится, а раздражающее присутствие охотника нервирует ее. Она подумала было, не заговорить ли ей с этим типом, но нет, надо решительно оттолкнуть его. Однако не сделала ни того ни другого и по-прежнему глядела в книгу, вспоминая, как смело мать покинула дом, ушла с любовником. С тех пор отец стал совершенно невыносим. Разговаривал с детьми мало, зато беспрестанно следил за ними.

Все, что тогда происходило, казалось теперь Габриеле сплошной нелепостью, плохим фильмом. Мама добивалась встречи с нею, чтобы расспросить о брате и сделать им какой-нибудь подарок; Габриела узнала, что мама работает, что она директор частной школы, то есть вернулась к своей прежней профессии — она ведь до замужества была учительницей в начальной школе, — и что живет не одна. Как — то раз мать пришла на свидание в сопровождении какого-то мужчины, много моложе ее, пожалуй, он был всего на несколько лет старше Габриелы. Он только поздоровался и сейчас же исчез, сказав маме, что встретятся они дома. Мать ничего не объяснила, а дочь ни о чем не спросила; говорили они о вещах совсем неинтересных, и только позже, через неделю или две, мать нашла удобный случай, чтобы изложить ей свои взгляды на жизнь. Габриела к этому не была приучена. Дружеских отношений между ними никогда не было, только родственные, да еще мать проявляла заботливость, к которой эти отношения обязывали. Она вспомнила, как однажды, перепуганная, пришла к матери за помощью, у нее тогда в первый раз пришли месячные. Мать дала ей гигиенические салфетки и только сказала: «подложи». Как всегда, все объяснила ей подруга.

Но в тот раз мать явно хотела подольше поговорить с дочерью. Встретились они в маленьком, скромном кафе в Колонии Кондеса. Сперва Габриела услышала объяснения по поводу брака. «Твой отец женился, потому что пришло время, никогда он о браке не задумывался, никогда не стремился к браку. Он только желал быть как все, иметь детей, внуков. Мне пришлось бросить работу, которая мне нравилась, и целый день заниматься хозяйством. Как вышла замуж и пока не ушла из дома, я только и делала, что гладила, стирала, стелила постели, варила обед и нянчила детей. Правда, не все эти годы так было, с некоторых пор твоему отцу удалось улучшить наше материальное положение и тогда я стала отдавать распоряжения прислуге. Рауль спал со мной, когда ему приходила охота, а остальное время и не притрагивался; он со мной почти и не разговаривал, расскажет в нескольких словах о своей работе или о товарищах, и все. По сути, я была в его доме предметом, вещью. Мне и сорока не исполнилось, — мелодраматически продолжала она, помолчав немного, — а казалось, будто в два раза больше; это прозябание в роли прислуги, это постоянное унижение меня совсем доконало».