Аугусто Бастос - Сын человеческий

Она зажмурилась. Этот солдат, уже находившийся по ту сторону жизни, назвал ее именем, которое было для нее сказочно недоступным.

Костистые пальцы, обтянутые тонкой кожей, ослабели. Она медленно высвободила из них свою руку и закрыла юноше остекленевшие глаза. Потом быстро ушла.

Между тем автовзвод сумел целым и невредимым укрыться в лесу, не потеряв ни одной машины.

Бредовый кошмар стал понемногу рассеиваться. Желтые самолеты растаяли в воздухе. Избавившись от своего смертоносного груза, бомбардировщики улетели, и на смену им запоздалыми призраками на горизонте возникли медлительные «потесы».

Из-под груды обломков и щебня подымался к небу жалобный, раздирающий душу крик.

Ночь наступила внезапно. Воздух отдавал порохом, пепелищем, пожаром. Суматоха еще не утихла. Всюду толкались люди — одни разгребали обломки завалившихся построек, другие тушили пожар, третьи спасали снаряжение. Теперь раненых из блиндажей и укрытий в лесу снова тащили в госпиталь. Только убитые невозмутимо лежали там, где их настигла смерть. Темноту рассеивали факелы и фонари. Там и сям сновали человеческие фигуры, облитые плотным известковым снопом света, отбрасываемым автомобильными фарами.

На опушке леса, в колючем кустарнике маячила чья-то тень. У нее не было ни фонаря, ни факела. Больше того, она словно бежала от света.

Это была Сальюи. Она что-то разыскивала среди трупов. Вдруг над одним из них она склонилась, но тотчас же отпрянула и подошла к следующему, с закинутой за плечи винтовкой. Тот был не так грязен и окровавлен. Воровато оглядевшись по сторонам, она взяла мертвеца за руки и оттащила в заросли. Там она сняла с него винтовку и принялась поспешно раздевать.

Взвод медленно продвигался вперед. Грузовики шли гуськом и, обогнув берег озера, свернули к старой дороге. На берегу все еще горели ранчо, превращаясь в груду красных головешек, отражение которых дрожало на озерной глади; казалось, они тлеют под водой.

Сильвестре Акино вел головную машину. Фары ее отбрасывали желтоватый свет, — можно было подумать, будто дорога густо смазана яичным желтком. Автоцистерна Кристобаля Хары замыкала колонну. Рядом с ним сидел, скрючившись, Гамарра, — он выглядел совсем коротышкой. Его кидало из стороны в сторону, но он упрямо пытался заснуть. Впереди них тарахтела санитарная машина. Водителем был Ривас, санитаром — Аргуэльо. Они и были теми самыми «добровольцами», которых выбрал себе в помощь Хара: все трое односельчане, из Сапукая. По этой же причине, когда Кристобаль прибыл на тыловую базу, Сильвестре Акино, не раздумывая, включил его в состав своего автовзвода. Так бывших мятежников с болота война превратила в «солдат, сражающихся за отечество».

Ничто так не связывает людей в трудные дни, как сознание того, что они oyovalle guá [70] Земляки (гуарани). частицы земли, на которой родились. И нет лучшей почвы для всходов взаимного доверия. Хара не перекинулся со своими товарищами ни единым словом, не спросил, хотят ли они отправиться с ним в рискованный рейс и хватит ли у них сил. Он даже не назвал их по именам, а просто указал на каждого пальцем и отрывисто произнес местоимения, которые с этого момента стали безличными.

— Nde… jha nde… jha nde [71] Ты… и ты… и ты (гуарани). .

Просека все сужалась, продвигаться вперед стало еще труднее и утомительнее. Дорога то и дело петляла.

Выехав в поле, автовзвод вытянулся в прямую полосу, будто прошитую светящейся ниткой. Грузовики смахивали на приплюснутых светляков, которые ползли среди низкорослой чахлой растительности до тех пор, пока лесная прогалина или поляна не поглощала их. Тогда каждая машина плыла в одиночку по волнам ночной темени. Подчас из-за поворота неторопливо выныривало бутылочное дерево и угрожающе выпячивало свое раздутое пузо, а в зарослях сновали зыбкие тени, отдаленно напоминавшие человеческие фигуры. Но то были колючий кустарник или кактусы в пыльных плащах, вырванные из ночи светом автомобильных фар.

Время от времени из тьмы выплывали остовы грузовиков и скелеты лошадей, которые служили вехами, отмечавшими трудные участки дороги, искореженной вражеской авиацией.

В оврагах и на прогалинах ночь была другая. Она пахла ветром, смолой, сырым тростником. Выбравшись из душного плена индейских извилистых тропинок, где от пыли и москитов нечем было дышать, а смрадный запах лесных клопов и вонючек доводил до одурения, водители, облегченно вздохнув, ловили свежий воздух широко открытым ртом.