Аугусто Бастос - Сын человеческий

выпевал в песне свои жалобы пеон.

Ни собаки, ни охранники, ни леса, ни болота не могли задержать «Песню менсу».

Только ей удавалось вырваться на волю с плантаций мате. Других беглых не было.

Вскоре после подавления крестьянского восстания 1912 года Касиано Хара и его жена Нативидад приехали в Такуру-Пуку вместе с очередной партией дешевой рабочей силы, завербованной агентами «Ла Индустриаль парагуайа». Воспользовавшись всеобщей неразберихой, агенты затесались в толпу повстанцев и гражданского населения, бежавшую из родных мест.

Касиано и Нати завербовались в Вильярике. Поженились они совсем недавно. Оба были из Сапукая.

В ту трагическую мартовскую ночь Касиано Хара находился в мятежном эшелоне сторонников капитана Элисардо Диаса. Этот эшелон должен был внезапно ворваться в столицу. Нати стояла в собравшейся на станции толпе, провожавшей повстанцев, и кричала вместе с остальными «земля и свобода!». Донос телеграфиста сорвал задуманные планы. Власти выслали навстречу эшелону груженный бомбами паровоз.

Не всем, кто остался в живых после взрыва, удалось уйти от организованных правительством карательных отрядов, которые казнили и расстреливали направо и налево. Касиано и Нати спаслись чудом. Горстки голодных, отчаявшихся беглецов уже много дней бродили в лесах Гуайры. Они пробирались на юг к аргентинской границе, шли вдоль железной дороги, но старались держаться подальше от нее, чтобы не попасть в руки карателей.

В Вильярике они узнали, что расстрелы прекратились и что агенты компании «Ла Индустриаль парагуайа» нанимают людей на работу в Такуру-Пуку. Ка-сиано Хара с женой, как и почти все, бежавшие вместе с ними, записались в головную колонну, которая пошла устилать своими костями дорогу в ад. А они были рады и счастливы: думали, что найдут такой уголок на земле, где можно собственными руками справиться с бедой.

К тому же им выдали аванс наличными.

— Это западня, — сказал тогда кто-то, — в нее только попадись…

Никто не обратил внимания на предостережение: все были ослеплены.

Получив новенькие, еще хрустящие бумажки, Касиано накупил Нати всяких вещей в большом магазине «Ла Гуайренья». Нати их примеряла в задней комнате магазина. Когда, надевая панталоны, она приподняла подол, Касиано впервые за долгое время заметил, какие смуглые, крепкие и точеные ноги у его жены. Он купил ей даже стеклянные бусы, гребень, инкрустированный хризолитом, и флакончик духов. Касиано вывел из магазина настоящую сеньору, возвращающуюся из церкви. Себе он купил пару альпар-гат, шерстяное пончо, нож, пестрый платок и суконное сомбреро. Из грязного зеркала, стоявшего в магазине, на них смотрели улыбающиеся, празднично разодетые мужчина и женщина.

Они вышли из магазина совсем другими людьми.

На последние песо пообедали в шикарном городском ресторане, как богатеи. Первый приличный обед за многие месяцы, когда они питались корнями, гнилыми арбузами, снятыми по дороге на заброшенных ранчо.

Первый приличный обед. И последний. Но тогда они еще этого не знали. Им вскружили голову наивные мечты о новой жизни.

— Может, Нати, не так уж там плохо, как рассказывают, — сказал довольный Касиано, глядя в окно на улицу.

— Дай бог, che karaí! [32] Мои господин! (гуарани) — пробормотала Нати, склонив голову над пустой тарелкой, словно прошептала «аминь».

На рассвете колонна двинулась в путь. Людям предстояло не только пройти пятьдесят лиг, но и перебраться через горную цепь Каагуасу, прежде чем они доберутся до плантации. Их подгоняли верховые надсмотрщики, которые не давали им отдыхать, разве что ночью, да и то всего несколько часов, и на дорогу ушло меньше недели. Съестные припасы быстро кончились. Воду пили из мелких речушек вместе с лошадьми надсмотрщиков.

Прежде чем углубиться в девственную сельву, перешли вброд реку Мондай. Она была как бы водяными воротами плантаций мате.

Некоторые шутили:

— Мондай!.. [33] Здесь игра слов. Mondé — на гуарани означает «воровать». Воровская речка! Окропите себя этой водичкой!

Мужчины хотели искупаться. Им не разрешили. Некогда.

Роскошные наряды Нати превратились в лохмотья. Костюмы Касиано и остальных мужчин тоже пришли в негодность. Лес рвал в клочья и платье и надежду. Плетеные, стальной крепости бичи, укусы клещей и москитов, змей и скорпионов, первые атаки малярии, первые приступы страха вернули этих людей к действительности, которая медленно, но неумолимо надвигалась на них.