Аугусто Бастос - Сын человеческий

Я украдкой посмотрел на Дамиану. Она была испуганна, растерянна и, как я догадывался, уже жалела, что рядом с ней нет старухи. Молчание иностранца ее подавляло больше, чем болтовня повивальной бабки.

Я прижался к ней — пусть почувствует, что я не дам ее в обиду.

Вдруг я представил себе Дамиану на реке, вспомнил, как она стирала белье и ее тень ложилась на песчаное дно, где капельками крови поблескивали плавники и жабры мелких рыбешек, клевавших мыльную пену. Улегшись рядом с младенцем, я разглядывал его мать и чувствовал легкое смущение, словно делал что-то заведомо предосудительное. Внезапно Дамиана превратилась в Лагриму Гонсалес. Я отпрянул в сторону. Лагрима перестала стирать, сбросила платье и, нагая, прыгнула в воду.

Поезд подходил к Сапукаю. Вечерело.

Издали мы увидели разрушенные бомбами дома, станцию, развороченные пути и огромную, величиной с площадь, яму.

— Следы революции, — проворчал помещик и указал в окно.

Я окончательно проснулся.

Помещик рассказывал о мятежном эшелоне, который собирался, неожиданно атаковав столицу, захватить ее, о том, как власти выслали из Парагуари навстречу мятежникам паровоз с бомбами и эшелон взлетел на воздух.

История эта была всем знакома, но помещику, видимо, доставляло удовольствие смаковать ее.

— Теперь мы застрянем в Сапукае. До рассвета отсюда не выбраться. Не понимаю, почему не делают пересадку сразу же по прибытии поезда? И когда они закончат эти восстановительные работы! Дело-то пустяковое, черт их задери! Больше пяти лет тянется канитель! С тех самых пор, как появилась воронка. Просто терпение лопается!

— Вы бы так и заявили правительству, — посоветовал ему Осуна. — Там же сидят люди из вашей партии.

Помещик пропустил шпильку мимо ушей.

— По сей день еще, — сказал он, — выкапывают человеческие кости из этой ямы.

Но тут я услышал вопли Дамианы. Высунувшись по пояс в окно, она кричала как безумная. Ветер трепал ее волосы.

— Он украл у меня сына… Украл сына!

Шум колес и ветра заглушал ее крики. Пассажиры засуетились. Никто не понимал, что случилось.

В разгар суматохи в вагоне снова появился усталый иностранец с ребенком на руках. Он шел спокойно, словно его несло течением. На волнах всеобщего гнева плыли два островка кротости — голубые глаза иностранца.

Дамиана ринулась к нему, сверкая расширенными от ужаса глазами, и вырвала у него из рук ребенка. Мужчины набросились на иностранца. Тот хотел было что-то объяснить, но ему и рта раскрыть не дали. Толпа не желала, да и не могла его выслушать. Помещик из Каасапа выбежал в проход, выхватил пистолет и одним ударом рукоятки сбил иностранца с ног.

Когда поезд остановился перед разрушенной станцией, незнакомца вытолкали из вагона. Он ударился коленями о перрон. Из носа и изо рта текла кровь, рубашка была разорвана, лицо в синяках. Кто-то выбросил ему пиджак и синюю книжечку. Он вслепую нащупал их, подобрал, поднялся и сделал несколько шагов, пошатываясь, как пьяный. Его снова ударили. Он упал ничком и застыл на окровавленной земле. Вскоре пришли полицейские и хлыстом связали ему руки.

Через головы прилипших к окнам пассажиров и поверх собравшейся на перроне толпы мы смотрели, как его уводили полицейские. Он понуро шел между ними — высокий, со связанными за спиной руками.

Дамиана даже не глядела в его сторону. Она все еще не могла прийти в себя и поглаживала спавшего на руках ребенка. Пассажиры выходили из вагона. Какие-то женщины, сгрудившись вокруг Дамианы, ахали, охали, тараторили все разом.

Меня радовало, что мы заночуем в Сапукае. Я своими глазами увижу деревню, так сильно пострадавшую во время этих ужасных событий, о которых столько говорили мои попутчики.

Пассажиры слонялись, с любопытством глазея на развалины. Я тоже вышел на перрон и затесался между гуляющими. Мы разглядывали искалеченные вагоны. Один из них отшвырнуло от станции чуть ли не на несколько лиг. Он словно перелетел это расстояние по воздуху и опустился на запасной путь почти невредимым. Жители деревни бродили как неживые. По крайней мере, мне так показалось. Когда я вернулся, помещик уговаривал Дамиану пойти с ним ночевать на постоялый двор. Я остановился поодаль, слушая, как он ее уламывает.

— Такая красивая молодая женщина. Без попутчика вам не обойтись.

— Спасибо, у меня есть попутчик.

— Кто же? Уж не мальчишка ли, что тут все вертелся?

Его живот затрясся от смеха, которому так ни разу и не удалось вырваться из этого жирного мешка и появиться на потном лице. Толстяк достал из кобуры деньги, надеясь придать увещеваниям большую убедительность, но Дамиана повернулась к нему спиной. Тут она увидела меня и, подойдя, сказала: