София Блейк - Невеста. Шлюха

Наверное, я уже давно перестраивала себя, была лидером для своих подруг, говорила им правильные слова. Чего бы стоило все это, если бы я безропотно подчинилась грубому давлению? Восемнадцатилетняя Сонька могла покорно сосать и раздвигать ноги в милицейском отделении или тарахтящем Уазике. Двадцатитрехлетняя София Буренина, без пяти минут бакалавр экономики и любовница Тимура Ахарцахова, уже не хотела сдаваться без борьбы. Хотя, если бы в награду нас точно освободили, я с улыбкой бы нагнулась к вздыбленному члену обноновца и высосала бы все его содержимое до капли.

Машу вернули через полтора часа, когда в зарешеченное окошко отделения уже заглядывал серый рассвет. За это время в «обезьянник» запихнули вонючего бомжа, который почти сразу же захрапел в дальнем углу.

— Ну что? — спросила я.

— Повторила ему всю историю про Сахно, — шепотом ответила Маша, косясь на храпящее пугало. — В подробностях. О тебе сказала, что ты чиста, как младенец.

— Он каверзные вопросы задавал?

— Да нет особо. Усталый, видно, был. Под конец попросил сыграть ему на кожаной флейте.

— И что ты?

— А что, — она нагнула голову и снова бросила на меня волшебный взгляд менады из–под распущенных волос, — поиграла немножко, что нам стоит? Яйца в одну руку, флейту в другую, мелодия длилась полминуты, не больше.

— Ты мастерица, — усмехнулась я без особого веселья.

— Видишь, он меня специально после тебя вызвал, — сказала моя подруга, загадочно улыбаясь. — Думаю, еще по дороге решил меня попробовать.

Позже до меня дошло, что виной всему была разница в пять или шесть лет, разделявших нас. Маша была готова принять на себя грозное обвинение, спасая меня, но там, где дело касалось мужчин, ей была ненавистна сама мысль о том, что кого–то могли ей предпочесть. Особенно, если речь шла о девушке моложе, чем она. Природа наградила Машу настоящей красотой и умением преображаться — какой дар для женщины сравнится с этим? Прибавьте сюда еще и многолетние занятия танцами, сделавшие ее стройную фигуру совершенной, а движения отточенными. В самом деле, не мне было с ней тягаться, но и не я стояла часами перед зеркалом, высматривая морщины на правильном лице с немного раскосыми глазами, не массировала шею, не тратила свободные деньги на хорошую косметику и солярий. Из всех талантов, которые были даны ей свыше, она пестовала один, по ее мнению, самый главный, и не мне было ее судить. Наверное, она и с иглы соскочила только потому, что теряла привлекательность из–за наркотиков, и, если это так, то я понимаю ее, как поняли бы и вы, увидев Машино точеное личико на высокой шее, маленький нос с чуткими ноздрями, правильную линию бровей и мягкие припухлые губы. Машка была совершенством, и я думала над тем, как сохранить ее дружбу надолго и какое утешение придумать для нее, когда время все–таки начнет неумолимо ее менять.

Женское отделение СИЗО не только условиями содержания, но и своим контингентом довольно–таки сильно отличалось от баварской тюрьмы. Здесь сразу бросались в глаза суровые уголовницы, а наркоманки составляли меньшинство. Но какие бы страшные истории вы не читали в детективах, хочу снова вернуть вас к реальности: в камере на пятнадцать человек никакого особенного насилия не практиковалось, не довелось мне видеть ни грозных коблов, ни развращаемых девочек-первоходок. Возможно, в мужской тюрьме порядки и в самом деле зверские, но туда я, сама понимаете, не добиралась, а о женской скажу, что самое главное, оставшееся в памяти — это атмосфера тоски и безысходности. В Германии я не ощущала этого, поскольку не была преступницей, а всего–то готовилась к высылке.

В России я тоже никакой вины за собой не имела, но разве только виновные у нас сидят? А значит, не все невинные гуляют на свободе — вот вам простой физический закон в нашей жизни. Кажется, еще Ньютон додумался. Или Ломоносов — не помню точно.

Словом, рассказывая про наш СИЗО, я представляю, что вот мужик, какой бы он ни был, однажды уходит из дома, и на одной из своих дорог совершает глупость или ошибку. Так он попадает в тюрьму, и это, конечно, плохо, но он ведь что–то искал, выйдя из своих дверей? Может быть, он нашел чужое, возможно, нашли его, подло подставив, но это его предназначение — уходить, чтобы искать добычу, и поговорка «Не зарекайся от тюрьмы да от сумы», придумана именно для мужчин.

А предназначение женщины совсем другое — она хранит очаг, следит за домом, и ей вовсе не надо выбираться на полную опасностей дорогу, чтобы испытать себя. От этого–то заключенные женщины выглядят нелепо, и тюрьма для них поистине дом вздохов. Нигде ни до, ни после не слышала столько тяжелых бабских вздохов, как там, будто бы сама женская душа жаловалась казенному дому на печальное недоразумение, переживая не о себе, а о своем настоящем доме, волнуясь, как там обойдутся без нее, и обойдутся ли.