София Блейк: Шлюха. Любимая

Бесчисленное множество женщин до меня, наверное, так же вот смотрели в спящие мужские лица, сомневаясь, боясь поверить, вопрошая с надеждой: «Это ли моя любовь?»

И любовь ли это?

Счастливы те, кто не испытывают колебаний и сомнений, шепча заветное «ДА». А я смотрела в спящее лицо Артура, гадая про себя, какое будущее откроется мне в его чертах. Время остановилось, когда я, захваченная потоком мечтаний, представляла нас вместе… а потом едва знакомый парень, лежавший подо мной, раскрыл пересохшие уста.

— Таня, — простонал он, — Танечка, завари мне чаю.

Я усмехнулась, вышла из Интернета, оделась и захлопнула за собой дверь. Возможно, я упустила что–то важное для себя, отказавшись от дальнейшего общения с этим парнем. Но сердце ничего не сказало мне, не забилось сильнее. Все было, как прежде: улица, слякоть, хмурые московские люди. Я села на метро и поехала в риэлтерскую контору, где мне вручили заверенную копию договора и свидетельство из БТИ о перерегистрации квартиры на маму. К вечеру я добралась до Курского вокзала и оттуда сделала контрольный звонок Максиму.

— Соня! Ну наконец–то! — крикнул он в трубку. — Куда ты пропала?! Все уже готово, вылетаешь в понедельник. Срочно сделай цветные фотографии на документ, и завтра в десять утра ко мне на установочную беседу. Приходи обязательно со свежей головой, придется много запоминать.

— Это же через два дня, — растерянно сказала я.

— Ну да! — с апломбом заявил сутенер. — Мы графиков не срываем.

В субботу я вновь посетила чертановскую явку, которая, изменилась с прошлого моего визита совсем незначительно: перегорела лампочка в коридоре, и куртку я вешала в полумраке наощупь.

— Софья, чудесно выглядишь! — любезно сказал Максим, проводив меня в освещенную неверным осенним светом комнатенку. — И тебе идет новая прическа. Черные мужики любят блондинок, это закон природы.

Потом настало время подробного инструктажа, в ходе которого мне было объявлено, что отныне я буду зваться Анной Ефимовной Лисянской. Имя хотя бы досталось вполне благозвучное, подумала я. За день мне полагалось изучить новую родословную, чтобы не растеряться, если на пограничном контроле мне станут задавать вопросы о моем происхождении и о моей еврейской семье. Максим был явно в хорошем настроении, поскольку все у него шло по плану, я же кивала головой, а сама думала, не послать ли мне подальше эту сомнительную затею.

Если бы Артур не уснул, вконец убитый наркотиками, накануне, то, возможно, все бы пошло у меня совсем по-другому… А так я собрала платья и обувь для работы в большой чемодан, зимние вещи оставила у Сабрины, и все документы, в которых значилась моя настоящая фамилия, выслала в Полесск заказной бандеролью.

В понедельник утром я встретилась с Максимом на Речном вокзале, где в кофейном павильоне он устроил мне экспресс-зачет по моей фиктивной родословной, а потом, снабдив необходимыми напутствиями, посадил на маршрутку до аэропорта.

Напоследок я приняла из его рук израильский международный паспорт оранжевого цвета и удостоверение личности с моими фотографиями. Свежая переклейка была совершенно не видна — фармазонщики и в выходные поработали качественно — пограничный контроль ни к чему не придрался, самолет взлетел, унося меня к новой жизни и старой работе.

Москва провожала меня осенней стужей и дождем, Израиль встретил ярким по-летнему солнцем и тридцатью градусами на столбике термометра в аэропорту. Правда, в Иерусалиме было прохладнее — из–за высоты Иудейских гор, где раскинулся этот город. Город-сказка, город-легенда, город-храм.

Как же я мечтала здесь побывать, и как расстроилась, узнав, что мне не положено выходить на улицу в первые недели — сутенеры боялись, что со мной что–нибудь случится, или я потеряюсь. Так, во всяком случае, они объяснили причины моего заточения в жаркой и душной квартирке под самой раскаленной крышей трехэтажного дома в центре города. Кроме меня, здесь обитали еще двое девушек из России, а также периодами спали кассиры заведения.

Работали мы все на первом этаже в том же самом подъезде, так что транспортных расходов до места работы у меня не предвиделось. Итак, в конце этого бурного октября я снова оказалась в «массажном салоне», как здесь было принято называть бордель, и почувствовала себя отброшенной к временам двухлетней и более давности. Не то, чтобы я была шокирована этим — настраивать себя я умела — но ненавистное дежа вю снова напомнило о себе, и это было тяжелее, чем я могла предполагать.