София Блейк - Шлюха. Любимая

Я завела машину, улыбнулась в зеркальце и повернула «Фольксваген» к французской границе. Черт с ним, решила я, заночую в Лилле, где жил знаменитый палач, а утром — в Париж!

Столица Франции была центром мира для авторов большинства книг, которые издавались у нас в России. Какой–то магией притягивал русскую душу этот город, и счастливцами казались те, кто попадал в него после наших неласковых просторов. Даже в советское время, когда сверху спускалась директива писать однобоко и осуждающе обо всех городах Запада, для Парижа все равно делалось исключение.

Три дня я бродила по Лувру, ездила в Версаль, поднималась на Эйфелеву башню, крутилась в обзорном колесе над Сеной, покупала платья и туфли на Елисейских полях, пыталась понять, что к чему в музее современного искусства в центре Помпиду. Выполнив обязательную туристическую программу третьего дня, я поужинала улитками в «L'escargot» и пошла гулять по Монмартру. Я была полна чудесными впечатлениями от Парижа, но мне не хватало общения с его жителями. Возникало чувство, что город сам по себе, а люди — отдельно. Потому что даже центр Парижа был полон толпами иностранцев, и арабская речь слышалась здесь едва ли не чаще, чем французская. Я понимала, что все это из–за статуса столицы — в центре Москвы тоже кого только не встретишь — но ведь это был город моих детских книжек. Тургенев и Бунин жили здесь, как у себя дома, а сейчас я, вместо их Парижа, видела Париж темнолицых выходцев из Сенегала и Того, Берега Слоновой Кости и Туниса. Не то, чтобы я испытывала к этим людям негативные чувства, но ведь это не они держали оборону на линии Можино, не их предки шли на гильотину два столетия назад, не они скрещивали шпаги за монастырем в конце Цветочной улицы, не они с ревом внесли на руках Гуго Капета и посадили его на древний престол Шарлеманя.

Может быть, где–то еще оставались люди, для которых то, о чем я мечтала в детстве, не перестало быть пустым звуком. Да только эти люди ушли в подполье и хорошо замаскировались. А ко мне на Монмартре подошла разбитная смуглая бабенка, накрашенная, как на карнавал, и стала расспрашивать, кто я, да откуда. Вообще, во Франции люди говорили по-английски гораздо менее охотно, чем в Германии, а многие просто отмораживались, когда слышали английскую речь. Поэтому я охотно поддержала разговор с этой женщиной, а насторожилась только тогда, когда она стала интересоваться, не хочу ли я подзаработать.

— Что вы имеете в виду? — поинтересовалась я.

— Ну, — сказала женщина, — здесь много таких, кто был бы не прочь познакомиться с одинокой очаровательной девушкой.

С этими словами женщина приобняла меня, а я отодвинулась, вовсе не настроенная на фамильярность, и сказала:

— У меня на сегодня другие планы.

— Жаль, — сказала женщина, обводя рукой панораму Пляс Пигаль, на которой мы стояли. В самом деле, я залюбовалась разноцветными огнями площади, среди которых особенно выделялась подсветка на знаменитой «Мулен Руж». Когда я закончила любоваться, рядом со мной уже никого не было. Гадкое чувство закопошилось где–то на уровне диафрагмы, я ощупала карманы и сумочку — мобильного телефона моего и след простыл.

К счастью, я заметила мелькание яркого платья воровки на углу одной из прилегающих улиц, а она явно не ожидала, что ее жертва в молодости выбегала стометровку из двенадцати с половиной секунд.

— О, это ты! — удивилась она, когда я схватила ее за руку.

— Моя трубка! — зарычала я, готовая выцарапать ей глаза. — Хочешь в полицию, траханная сука?

— Это твой? — невинным голоском произнесла воровка, доставая мой аппарат.

Я выхватила его у нее из рук. Стерва уже успела отключить телефон, я снова включила его и ввела ПИН-код.

— Это была шутка, — улыбнулась воровка, — я часто так шучу с друзьями. Ты ведь не обижаешься?

Я сочла ниже своего достоинства разговаривать с ней, тем более, убеждать ее в чем–то. Просто развернулась и пошла, на ходу проверяя сохранность денег в портмоне, сережек в ушах, кулона на груди.

Вот такое общение в Париже. Хоть я и отдаю себе отчет, что где–то здесь, в роскошных пригородах, жили потомки тех самых аристократов, а еще где–нибудь интеллектуалы вели неторопливые беседы о Сартре и Камю. Только мне не было ходу в мир аристократов, интеллектуалов или там банкиров. А был мне путь… правильно, в ночной клуб, которых на Монмартре оказалось, пожалуй, больше, чем во всех германских городах, которые я посетила за последние месяцы.