София Блейк - Шлюха. Любимая

— Ты здесь никто и зовут тебя никак, пойми это, малая. У меня концы и среди мафии, и менты прихвачены.

Произнося эти слова, Эдик рубанул ребром ладони по столешнице. Ну и крут мужик, подумала я.

— Ты, если работала за границей, то знаешь, что нет никакой разницы — в этом бизнесе все платят наверх. Понимаешь? Надо мной стоят такие серьезные люди, что ты даже представить себе не можешь. От начальства налоговой службы до политиков из ландестага. Чему это ты улыбаешься? Ты вообще соображаешь, что я говорю?

В какой–то момент это веселье мне прискучило. Впрочем, я уже поняла, что работа в этом клубе действительно есть, а поэтому постаралась не перегнуть палку и не надерзить.

— Эдик, вы знаете, я танцовщица с очень большим стажем. Поэтому мне совершенно ни к чему растопыривать здесь пальцы и вспоминать, кого я знаю, и через что прошла. Главное, я всегда держу язык за зубами, выполняю работу на сто процентов профессионально, а самое главное — никому не плачу уже много лет. Последний факт, естественно, разглашению не подлежит, никто из девушек не узнает, так что за дисциплину в коллективе можете не волноваться.

— Ну, ты конкретная подруга, — хрипловато сказал Эдик, тыкая окурок в бронзовую пепельницу.

Он вообще очень много курил, вид имел довольно издерганный, к тому же сутулился сильно, так что на первый взгляд не выглядел на метр девяносто, хотя именно такой рост у него и был. Все в Эдике было кажущееся: его как бы суровость, как бы связи, как бы умение разводить. Хоть многие барышни и принимали всерьез его персону. Даже слишком всерьез, как показало будущее. Но не стану вновь забегать вперед, лишь скажу, что в Эдике все–таки было одно настоящее качество — любовь к азартным играм, которым он посвящал все свободное время. И все деньги.

— Ну, представляешь, на пятой карте ко мне приходит цвет! — сокрушается Эдик, лежа на кровати и жадно затягиваясь. — Гружу весь банк, а у него, сука, фулл хауз! Сука! Мать его!

— М-да, — я подавляю желание улыбнуться, опускаю голову, заканчиваю вытираться широким пушистым полотенцем. — Это, конечно, невезение, но ведь можно было предположить, что у него сильная карта, если он доторговался до конца?

— Цыганка с картами, дорога дальняя, — вместо ответа поет Эдик густым баритоном. — Дорога дальняя, казенный дом, Быть может, старая тюрьма центральная, меня, мальчишечку, по-новой ждет.

Ох, не накаркал бы он.

Эдик выделил меня из числа своих танцовщиц, и, благодаря этому, я уже свободно рассуждаю о премудростях покера. Было безумно интересно наблюдать за этой жестокой игрой в исполнении четверых кельнских сутенеров, и я не захотела отказывать себе в этом удовольствии. Они пытались казаться такими проницательными, чтобы отгадать, у кого действительно сильная карта, а кто блефует. Ну а я, наблюдательница за наблюдателями, кайфовала еще больше, чем они. К тому же, не рискуя деньгами. Почти каждое утро Эдик предлагает мне свое общество для развлечений и секса. Раза три я согласилась, и, кажется, уже стала для него своей…

— Малышка, я очень ценю твой интеллект, — ехидничает он, — только пойми, что, не играя самой, нельзя рассуждать об этих вещах.

— Я действительно мало знаю, — говорю, забираясь под простыню. — Но, то, что знаю, дорогого стоит.

— Это что же?

— Вопрос выигрыша и проигрыша в азартных играх — это вопрос математического ожидания и правильного менеджмента финансов, — проговорив эту фразу, закрываю глаза, чтобы уснуть.

— Не может быть! — тихо говорит Эдик. — Девушка из ночного клуба обучает меня жизни!

— Проведи эксперимент, — сонно говорю я. — Посади меня за стол и увидишь, что я уйду в плюсе.

— Я еще с ума не сошел…

Это неправда. Эдик сумасшедший, как и все азартные игроки. Только мне незачем говорить ему это. Он и сам понимает где–то на уровне подсознания, да только что толку…

А еще Эдик на одном из наших свиданий сказал мне, что Салли привез в Германию тоже наш бывший соотечественник, некий Рустем из Казахстана, и, оказывается, Салли была в него влюблена. Я даже не поверила вначале, настолько странно это прозвучало, но действительность сплошь и рядом бывает странной. Сама китаянка вдруг призналась мне в своих чувствах к Рустему, и я впервые увидела ее плачущей.

— Рустем сказал, что у тебя самая красивая походка, — выдала однажды Салли. — Научи меня так сексуально ходить.

— Кто сказал? — не поняла я, решив, что небезгрешный английский китаянки где–то заглючился.