Анхела Бесерра - Неподвластная времени

— Но жизнь вовсе не эфемерна, Мазарин. Ее можно потрогать. Это твое тело, твое дыхание, то, что ты видишь, — он коснулся пальцем ее губ, — то, что ты чувствуешь.

— Но мы любим то, чего у нас нет, Паскаль. В невозможности обладать заключена неизъяснимая сладость. Мы не помним о том, что у нас не болит. А то, что никогда не будет нам принадлежать...

— Кто тебе сказал, что любовь — это боль?

— Мы начинаем любить воду, когда страдаем от жажды. Стоит нам заполучить то, к чему мы стремились, и влечение угасает.

Паскаль потянулся к губам Мазарин.

— Давай проверим. Я как раз мучаюсь от жажды.

— Нет. — Мазарин резко отстранилась. — И не надо смеяться над моими мыслями. Мне интересно, что ты думаешь.

— А мне интересно, что думаешь ты, — возразил Паскаль и поцеловал девушку в губы. — Видишь, моя жажда не становится меньше. Я все еще хочу пить. И чем больше пью, тем больше люблю воду.

Мазарин думала о другой жажде. О своей собственной. Она жаждала Кадиса. Эта жажда обжигала ей горло. Немая боль медленно подтачивала ее силы. Ни одного поцелуя. Кадис не подарил ей ни одного поцелуя.

— Отчего ты такая грустная, малышка?

— Никогда больше не называй меня так. Никогда, слышишь?

Это слово принадлежало учителю. Он первым стал называть ее малышкой, и в его обществе она и вправду чувствовала себя наивной маленькой девочкой.

— Ладно, — примирительно произнес Паскаль. Мне просто хотелось сказать тебе что-нибудь ласковое.

— Тогда подбери другое слово, дорогой.

Паскаль не стал затевать игру. На этот раз он решил во всем разобраться.

— Почему ты грустишь? По той же причине, из-за которой ты плакала, когда мы впервые повстречались?

— Послушай, Паскаль, я не сомневаюсь, что у тебя самые добрые намерения и ты действительно хочешь мне помочь. Но позволь сказать тебе кое-что: во-первых, я не твоя пациентка, во-вторых, тебе не стоит беспокоиться, потому что со мной все в абсолютном порядке. Если ты хочешь и впредь быть со мной, постарайся усвоить, что я от природы молчалива и склонна к меланхолии.

— Мы знакомы целых три месяца, а я до сих пор не знаю даже, чем ты занимаешься.

— Это не имеет никакого отношения к твоим расспросам.

— Не думай, что я тебя допрашиваю. Вовсе нет. Я люблю тебя и хочу узнать поближе... Чтобы идти дальше.

— Идти? Но куда? Ты и вправду полагаешь, что, если я расскажу о себе, мы к чему-нибудь придем?

— Не знаю, придем или нет, но иначе мы рискуем вообще потерять друг друга. Если мы не узнаем о прошлом друг друга, у нас нет будущего.

— Будущее? Нет никакого будущего. Неужели ты не видишь, что все человечество стремится в это самое будущее и остается без настоящего? Жить, чтобы умереть. Вот что такое будущее. Чем жизнь отличается от смерти?

— Всем, Мазарин. Между жизнью и смертью лежит огромная пропасть, которую ты не хочешь замечать.

— Смерть — это просто сон. Закрыть глаза. Отдыхать. Что еще нужно! Это случится со всеми. Поэтому мне неинтересно, чем ты занимаешься. Это всего лишь способ развлечь себя по дороге в мир мертвых.

— Ладно. Можешь ничего не рассказывать.

— Я изучала живопись.

— А твоя сестра?

— Моя сестра целыми днями спит. Вот уж кто живет припеваючи. Она вообще ничего не делает.

— А родители?

— Я ведь уже говорила, они вечно в разъездах. Я их почти не вижу.

— Ты по ним скучаешь?

Мазарин вспомнила, как целовала мертвого отца в холодный лоб, и кивнула.

— По отцу. Только по отцу... Иногда.

— Ты говоришь ему об этом?

— Нет. — Мазарин подняла голову и уставилась Паскалю прямо в глаза. — Больше не хочу об этом. Почему бы тебе не взять пример с меня? Разве я пристаю к тебе с расспросами? А знаешь почему? Потому что мне это не важно. Меня интересуют только наши прогулки и разговоры. Ты не пригласишь меня поужинать? Здесь неподалеку есть чудесное бистро.

Берет и шарф Мазарин валялись на столе. Ее босые ноги упирались в пол, выложенный черно-белой плиткой. Паскаль поднялся, оставив рядом со счетом несколько монет. Надевая пальто, он подумал, что надо будет непременно найти книгу о психических патологиях.

37

Холод никак не хотел ее отпускать. Нью-Йорк встретил Сару Миллер самым обильным снегопадом за всю историю наблюдений. Посреди Ист-Ривер, не замерзавшей ни разу за последние десять лет, застыли скованные льдом баржи. Но Сара все равно была рада, что решилась и приехала сюда.

Когда такси выехало на Бруклинский мост, Сара попыталась представить на месте нынешнего искалеченного Манхэттена прежний пейзаж с башнями-близнецами, признанным символом богатства и могущества.