Исследование человеческой природы умножало печали Паскаля. Его подопечные по большей части требовали от жизни всего и сразу, упорно не желая работать.
Чем больше Паскаль узнавал о человеке, тем меньше он понимал. И чем меньше понимал, тем сильнее чувствовал отчуждение от себе подобных. Откровенно говоря, молодой психолог был всего-навсего очередной жертвой этого мира. Вместо того чтобы изменить действительность, ему приходилось уживаться с ней. И можно не сомневаться — товарищей по несчастью у него хватало.
Натянув потертые джинсы и кожаную куртку, Паскаль вышел из дома. Приближалось Рождество, а он еще не купил подарки. Пришлось выделить целое утро на поход по антикварным лавкам. Где-то непременно должна была отыскаться достойная вещь, с помощью которой можно было бы сказать родителям: как бы то ни было, я вас люблю.
Разобравшись с покупками, Паскаль поймал такси и отправился в бар на улице Робера Линде, чтобы устроить отцу сюрприз.
Расположившись за стойкой, он принялся следить зa входом, время от времени отвлекаясь на помятого субъекта, с остервенением дергавшего ручку игрального автомата. Еще один отравленный одиночеством в погоне за кратким мигом сомнительной радости.
Железный козырек над подъездом задребезжал от ветра, осыпав снежными хлопьями проходившую мимо женщину в черном пальто. Паскаль невольно бросил взгляд на ступни незнакомки: она была босой. Молодой человек вскочил на ноги. Он узнал девушку. Та самая таинственная красавица с Елисейских Полей, из-за которой он провел ночь без сна. Паскаль поглядел вслед девушке, удалявшейся в сторону Данцигского пассажа, и решил ее догнать. Через пару минут он настиг ее на углу.
— Ты почему вчера плакала? Я не знаю, кто тебя обидел, но твоих слез он недостоин.
Вздрогнув, Мазарин подняла глаза: незнакомец показался ей вполне безобидным, даже симпатичным.
— Оставь меня, — бросила она резче, чем собиралась, и двинулась прочь.
— Извини, я просто не знал, как завязать разговор. Я видел тебя вчера на Елисейских Полях; ты была такой грустной.
— Это ты извини. Я не привыкла знакомиться на улице.
— Что же мне сделать, чтобы заслужить твое доверие?
— Оставить меня в покое.
— А что, если меня тебе кто-нибудь представит? Кто-нибудь надежный и вполне заслуживающий доверия.
Мазарин оглядела молодого человека с головы до ног и кивнула. Тут Паскаль разыграл целую сценку. Он бросился к девушке с распростертыми объятиями, улыбаясь, как старой знакомой.
— Привет, Босоногая Девочка В Черном Пальто. Позволь представить тебе моего друга Паскаля. Ему до ужаса охота с тобой познакомиться... Паскаль, иди сюда, что ты там жмешься. — Выйдя из образа, он протянул Мазарин руку, которую она с улыбкой пожала.
Выбранная Паскалем тактика сработала безотказно. Игра, которую он затеял, слишком сильно напоминала ее собственные игры со Святой.
— Как тебя зовут?
— Мазарин.
— У тебя музыкальное имя. Ты живешь поблизости?
— Нет, но мне нравится ходить пешком.
— А можно я тебя немного провожу?
— Ну, если только немного.
На улице потеплело, снег превратился в дождь, и над белым Рождеством нависла угроза.
— Что ты делаешь сегодня вечером? — спросил Паскаль, изо всех сил стараясь поддерживать разговор, каким бы банальным он ни получался.
— То же, что обычно.
— Ты что, не празднуешь Рождество?
— Рождество... А что это?
— Ну, не знаю. Наверное, семья, встречи, подарки, объятия...
— ...и прочие глупости, — продолжила Мазарин. — Мне это неинтересно.
— Неужели у тебя не связано никаких воспоминаний с этим праздником? Я своими очень дорожу. Это то немногое, что связывает меня с детством.
— Послушай... — Мазарин поспешила сменить тему. — Я побуду здесь.
— Здесь? В Люксембургском саду? Ты же шла домой!
— Приятно было побеседовать. До свидания, Паскаль. Счастливого Рождества.
— Постой. Можно я тебе позвоню?
В конце концов они обменялись телефонами и договорились поужинать вместе в один из праздничных дней.
Девушка уселась на скамейку, а Паскаль нехотя побрел прочь, поминутно оглядываясь. Ему не хотелось оставлять Мазарин одну, но еще меньше хотелось ей наскучить. Его новая знакомая уже успела погрузиться в свой собственный мир, и ее взгляд снова наполнился грустью.
Проводив Паскаля взглядом, Мазарин принялась наблюдать за воробьями, доверчиво слетавшимися к замерзшему фонтану. В центре композиции дрожали от холода скульптуры Давида и Голиафа. Голые ветки деревьев навевали тоску. Сад, в летние дни полный студентов, грызущих гранит науки и закусывающих багетами, теперь был совершенно пуст. Пуст, как ее душа.
Читать дальше