Анхела Бесерра - Неподвластная времени

Но дальше так продолжаться не могло.

Всю жизнь Сара фотографировала чужие несчастья. Искала двойной и тройной смысл в самых простых вещах. Копалась во взглядах и душах своих героев, знаменитостей, легко шагавших по жизни и не знавших горестей. Великая иллюзия... Теперь-то она знала — многих из них томили несбыточные мечты и неутоленные желания.

Столько лет разгадывать тайны бытия, чтобы на пороге старости узнать безжалостную правду.

Жизнь — это путь из небытия в небытие. Мы, как бедные хомячки, запертые в тесных клетках, без устали бегаем в колесе, наматывая за свою жизнь тысячи километров, стоя на месте, тешим себя надеждой на лучшее и засыпаем, зная, что завтра настанет новый день. Мечта о недостижимом рае, что ждет впереди, заставляет нас без устали крутить проклятое колесо.

Вот и все. Сара чувствовала себя опустошенной, разбитой, одинокой и страшно усталой.

Кадис страдал от импотенции, а Сара чувствовала, что становится фригидной. Ночь за ночью любовь превращалась в притворство и сплошное мучение. Никакого оргазма, никаких ощущений, никаких чувств. Что же теперь будет?

Менопауза была ни при чем. Сара давно пережила все эти гормональные всплески, озноб, одышку и потливость. У того, что творилось с ней теперь, были совсем другие причины.

Почему, несмотря на любовь и накопленное за многие годы доверие, они так и остались одинокими?

Отчего им ни разу не пришло в голову поделиться друг с другом страхом перед старостью, тень которой уже пала на их жизни?

Их застарелые душевные язвы начинали болеть. У каждого по-своему. Давно прощенная невинная ложь, тщательно замаскированные трещины, слои грязи, нараставшие так долго, что отскоблить их уже не представлялось возможным.

Занималась заря. Из окна открывалась панорама сонного, замершего, лениво зевающего Парижа, странным образом контрастирующая с поднимавшейся в душе Сары бурей.

Кадис так и не вернулся.

— Мадам, у вас все хорошо? — Голос экономки вывел Сару из задумчивости. — Не хотите ли кофе?

— Ах, Жюльетт, дорогая, то, чего мне сейчас не хватает, на дне кофейника не найдешь.

Жюльетт работала у них почти всю жизнь. Сара привыкла считать эту сердечную и скромную женщину членом семьи.

— Не беспокойтесь, мадам. — Взгляд старой служанки был полон искреннего сочувствия. — Они всегда возвращаются.

— Его возвращение ничего не изменит. Здесь все куда сложнее. Знаешь, Жюльетт, я так устала. Хочется жить в полную силу, как прежде, а не могу. Я совсем увяла.

— Все мы хотим быть теми, кем были когда-то. Чувствовать то, что мы когда-то чувствовали. В нашем возрасте, мадам, даже сны перестают удивлять. Мы начинаем повторять самих себя.

Разговор прервал скрежет ключа в замке. Кадис вернулся. Жюльетт поспешно удалилась в кухню, оставив супругов наедине.

— Ты почему так рано встала? — Художник хотел поцеловать жену, но та отстранилась.

— Где ты был?

— Раньше ты меня не спрашивала о таких вещах, Сара.

— Раньше ты не был таким далеким.

— Что с тобой творится?

— Со мной ничего. А вот с тобой что творится, Антекера?

Кадис направился к бару и налил себе двойное виски. Жена звала его по фамилии лишь в тех редких случаях, когда по-настоящему сердилась.

— С каких пор ты пьешь по утрам?

— Я не ложился.

— Что с тобой происходит?

— Сара... Я не знаю.

— Мне нужна правда.

— Какая правда? Абсолютной правды вообще не существует. Правда — это то, что ты хочешь услышать. Что хочешь услышать ты? Я понимаю не больше твоего.

Сара внимательно смотрела на мужа, ожидая ответа. Кадис залпом прикончил виски.

— Желание... Меня томит желание, — произнес он едва слышно.

— Ты влюбился? Я правильно понимаю? Ты это хочешь сказать?

— Я вымотан, Сара.

— Ответь же, наконец!

Кадис поднял на жену усталые глаза. У него не было сил не только в чем-либо признаваться, но и просто творить.

— Нет. Я совершенно точно не влюблен. Я не там и не здесь... Вообще нигде. Я потерял себя. Понимаешь?

— Где ты был?

Кадис не ответил. Сара все равно не поняла бы природу его чувств к Мазарин. Как найти верные слова, как объяснить, что он вновь ощутил себя живым только в постели с двадцатитрехлетней девушкой. Что, любуясь ее красотой, он снова обретал смысл жизни. Кадис ушел в спальню. Сара последовала за ним.

Она собиралась возобновить расспросы, но художник остановил жену:

— Нет, Сара... Пожалуйста. Потом; сейчас я не могу разговаривать.