Иван Зорин - Роман в социальных сетях

— Звонарь будет вам рад, — закружил он ее.

Олег Держикрач был прекрасным танцором, и хотя давно не практиковался, сразу дал почувствовать, что партнерша в опытных руках. Когда они вернулись к ее столику, Олег Держикрач без приглашения сел, и, щелкнув пальцами, заказал шампанское. Он был любезен, мил и, угадывая желания, превзошел себя, как в свои лучшие годы, когда читал настроение, как открытую книгу, расхаживая с фонарем по темным аллеям чужого подсознания. Они ушли за четверть часа до закрытия, оставив лысоватому метру щедрые чаевые, а в такси молчали так громко, что водитель то и дело оборачивался.

— Прекрасный вечер, — проворковала она у подъезда. — Не хочется его заканчивать. Поднимемся ко мне?

Ее глаза засмеялись, и Олег Держикрач прочитал в них то, что было понятно и без слов.

— На чашку кофе? Как-нибудь в другой раз. Прощайте.

И повернувшись, зашагал в темноту.

Олег Держикрач любил жену и никогда ей не изменял.

Когда он вернулся, жена уже спала, а на плите его ждал холодный ужин. Олег Держикрач быстро разделся, но прежде, чем лечь в постель, зашел в интернетовскую группу.

«Я не старик», — ответил он «Даме с @».

«Диагнозы раздавать полдела, — говорил ему отец. — Например, жалуется больной, что жизнь наблюдает будто со стороны, что все происходит будто не с ним. Деперсонализация? А вдруг у него философский склад ума? Вдруг он рефлектирует? Или жалуется, что живет будто во сне. Дереализация? А может, в нем пробуждается буддист? Между религией и психиатрией грань тонкая. Мы же как судим — жалуется, значит наш профиль. А способны мы в чужую шкуру залезть? Способны вчувствоваться? В юности напротив моего дома, окно в окно, была больница с длинным коридором, по которому вечно бродили серые халаты. И каждый вечер кто-нибудь из больных, встав к решетчатому окну, тоскливо смотрел на меня, на мою насквозь просвечивающую комнату, так мне что приходилось задергивать штору. Шли годы, больные менялись, но, передавая вахту у окна, глядели все с той же неизбывной печалью, став для меня причиной раздражения. Я никак не мог свыкнуться с этим постоянным напоминанием о страданиях, и подумывал даже переехать. Пока однажды не отравился какой-то дрянью, и по «Скорой» не загремел в ближайшую больницу, где, подойдя вечером к решетчатому окну, смотрел на свою комнату, в которой горел впопыхах оставленный свет. Выписавшись из больницы, я смотрел теперь на больничное окно другими глазами и больше не задергивал штор».

Вспоминая отца, Олег Держикрач нервно крутил сигарету и думал, что тот был прав только наполовину — есть схемы, методики, которые разрабатывают теоретики, чтобы практикующий врач мог их применять. К тому же невозможно понять другого, как себя, невозможно примериться к каждому, когда в отделении лежит несколько десятков, сменяя друг друга, так что на всех никого не хватит. Однако Олег Держикрач считал своим долгом по мере сил следовать завету отца, принимая в своем кабинете, старался проникнуть в чужую душу, ощупывая в потемках каждый ее уголок, примеряя на себя ее страхи, устремления, надежды, как актер, который вживается в образ. «Чтобы вытащить из горящего дома, — говорил отец, — надо самому туда зайти. И надо выработать защиту от огня, иначе и человека не спасешь, и сам пропадешь». И Олег Держикрач терпеливо нес крест, делая все возможное для человека, в остальном уповая на Бога.

— Мы же как проститутки, — жаловался он жене. — Знаешь, сколько приходится через себя пропустить.

— Бедненький, тебе сложнее, нельзя расслабиться и получить удовольствие.

Ему часто приходилось изображать сочувствие, соблюдая внутри дистанцию, давать советы, которым бы он сам не следовал, но он ясно видел — так будет легче перенести страдания, а разве не в этом была его цель, как врача? «Все терпят, все приспосабливаются, — часто убеждал он, играя в искренность. — Думаете, мне не приходится? Это же закон жизни, эволюции. А разве церковь не призывает к смирению?» Однако в интернетовской группе, не скованный врачебной этикой, он хотел донести иную истину, в которую слепо верил:

«Не слушайте тех, кто говорит: «Все же делают то-то и то-то, значит, и вы должны». Вы не все! И чем раньше вы осознаете себя личностью, тем быстрее начнете собственную жизнь».

«А работать кто будет? — съязвил «Иннокентий Скородум». — Только личностью себя осознают, а тут сортиры чистить!»

«Связывать род занятий с личностной самооценкой — распространенное заблуждение. Если вы внутренне свободны и уверены в себе, то почему бы и не чистить?»