— Папа, — кричала она, увидев грузовик, выезжающий из-за поворота за полмили от дома. — Папа, скорей! Едет! Он уже рядом с домом Браунов. Ух, как он быстро едет.
Шофер громко сигналил и со скрежетом тормозил. Но Пири нечего было спешить — он знал, что власти присылают грузовик за ним и без него он не уедет, каким бы нетерпеливым ни был шофер.
В грузовике сидели его друзья-ветераны — беззубые старики с седыми волосами. Пири сразу замечал, что их опять стало меньше.
— Где Туа? — кричал он, когда шофер давал газ.
— В госпитале, — отвечали ему, — уже полтора месяца.
Пири также узнавал, что Мани умер, а кто-то еще так одряхлел, что не может больше маршировать.
— Но ты-то выглядишь молодцом, — говорил Тей. — Наверно, из-за доброго пива, которым так славится ваш остров.
Пири не отвечал. Он знал, что они намекали на его сына, подпольного пивовара, которого вечно таскали по судам.
Парад проходил формально и сухо, но тем не менее это не мешало солдатам опять почувствовать себя одной семьей. Ветеранов осталось немного, после парада они могли потолкаться среди именитых людей — как маори, так и белых. В этот день в Пири вновь разгорался тлеющий огонек славы, который помогал ему прожить остальные триста шестьдесят пять бесславных дней.
После весьма нестройного марша к солдатскому мемориалу, чтения молитв, Библии и исполнения государственного гимна горнист, давно не имевший практики, пронзительно трубил «отбой». Солдат распускали, и они шли пить сладкий чай с сухими сандвичами. На этом для ветеранов-маори [33] Полинезийское население Островов Кука по своему быту и традициям родственно новозеландским маори.
все заканчивалось. Грузовик отвозил их обратно, и никто не вспоминал о них до следующего Дня АНЗАК — если они до него доживали. Ветераны-европейцы отправлялись домой к кому-нибудь из своих пить пиво. Закон запрещал маори употреблять спиртное, и в такие дни это их особенно обижало. Некоторые европейцы приглашали кое-кого из маори к себе домой, что еще больше обижало Пири и остальных, которых не приглашали.
После того как Пири слезал с грузовика, он обменивался со всеми теплыми рукопожатиями и шел в свою хижину.
— Немного осталось стариков, — говорил он потом Мате, стаскивая с себя тесную одежду. Облегченно вздыхая, он бросал ее на циновку и обвязывал вокруг талии пареу, полоску яркой ткани, напоминающей саронг[ [34] Набедренная повязка.
. Затем он садился, скрестив ноги, и свертывал самокрутку.
— После службы, — рассказывал он Мате, — нам дали хлеба с малюсенькими кусочками мяса. Этого и цыпленку было бы мало. Нет ли чего-нибудь поесть?
— Только это, — отвечала Мата, протягивая ему свернутый банановый лист. При виде сухих, похожих на резиновые щупальцев осьминога, запеченных накануне в земляной печи, у Пири окончательно пропадал аппетит. Он вытягивал из кучки самый маленький кусочек, наливал в жестяную миску немного кокосового соуса и макал в него мясо. Затем он возил им по миске, надеясь размягчить его. Но оно оставалось таким же жестким и не поддавалось его истертым резцам. Наконец Пири с отвращением выплевывал неразжеванное мясо в очаг и с шумом допивал соус из миски. Его жена молча сидела и смотрела.
Пири было немного жаль Мату. Сегодня он провел день очень интересно, а жена его после свадьбы не бывала даже в деревне. Она вела жизнь затворницы.
Мата была известна как «заклинательница духов», ибо обладала способностью вызывать своего особого духа Кау Манго, или Кау Акулу. Поэтому ее все боялись и уважали, особенно дети.
Казалось, Мата осведомлена обо всем, что делается в мире духов, но, конечно, она была и в курсе событий, которые происходили в реальном мире.
Знать слухи и сплетни было для ее ремесла обязательным, ответы духов обычно отражали действительность.
Скрежет колес фургона по песчаной дороге и крики погонщика скоро вернули Пири к реальности.
— К нам? — спросила Мата.
— Эй, эй, — ответили снаружи, как будто гости слышали ее вопрос. — Эй, Пири! Э, Мата, э!
— Иду-иду! — ответил Пири, выходя из кухни. Затем он снова просунул голову в дверь и сказал Мате: — Наверно, к тебе.
В фургоне на подушке лежал мальчик.
— Отведи их в тот дом, — крикнула Мата Пири, — Я приду позже.
Мата взяла нож, закончила чистить каштаны и аккуратно сложила их в жестяную миску.
В доме, куда Пири отвел гостей, старшая из женщин объяснила ему, зачем они приехали. Она вынула из корзинки пачку табаку и отдала хозяину. Сигарета из настоящего табака для Пири была большой роскошью. Обычно он делал их из высушенных банановых листьев, от которых пахло так же, как от женщин, сжигающих придорожный мусор. Пири свернул одну и для вошедшей Маты.
Читать дальше