Колин Джонсон - Новые рассказы Южных морей

Дядя Посангат вернулся к постели и сказал улыбаясь:

— Все, завтра опухоль спадет.

На другой день ноге стало лучше, а на третий день опухоль прошла совсем.

Это осталось в памяти у меня навсегда. Не поверить в то, что я видел собственными глазами, я не мог. Проявлений наших древних верований и обычаев мне довелось увидеть уже совсем немного. Христианство сменило их, еще когда я был маленьким. Обрядам инициации и танцам с масками был положен конец. Но все же случалось, что мой народ обращался к своим предкам, а не к христианскому богу.

Помню день, когда отец, вернувшись с ночной рыбной ловли с большим уловом, разделил рыбу на две кучи.

— Эту будет коптить бабушка, — сказал он, — а эта — тете Ниалау, сегодня вечером она устраивает для своего сына церемонию чани.

— Церемонию чани? — переспросил я. — А что это такое?

— Увидишь вечером сам.

Мне так не терпелось увидеть эту церемонию, что, когда дедушка позвал есть, я куска не мог проглотить.

— Иди сюда, Канави, пора поесть! — бубнил он. — Ты посмотри, живот у тебя вот-вот к спине прилипнет. Ну-ка, садись и — ам, ам! Поешь как следует. Вот ты ловил с отцом рыбу, а ночи теперь холодные — не лови слишком часто, будешь хворать!

Я был дедушкиным любимцем.

Наступил вечер, а в нашей деревушке, Чалоле, как всегда, было шумно: дети играли в лунном свете, толкли на ужин кокосы женщины, весело пересмеивалась на берегу молодежь.

— Останься дома, Канави, — сказала мать, — и посмотри на церемонию чани для твоего двоюродного брата.

Мать у меня была строгая, и ей очень хотелось, чтобы я знал и умел все, что полагается знать и уметь взрослому, а когда вырасту, стал таким же, как мой отец.

Вскоре к нам в дом пришли тетя Ниалау и ее сын Кичани. Мать встретила их у входа. Следом вошел муж тети Ниалау, вместе со своими родственниками, он нес еду: саговую похлебку, саго, жаренное в кокосовом масле, вареную рыбу, размятые клубни таро, бататы, орехи арековой пальмы и листья бетеля.

Когда все собрались, моя мать взяла блюдо размятого таро с кокосовым маслом и поставила перед старыми Паяпом и Ниалангис. Все замолчали.

Тетя Ниалау легонько подтолкнула сына к Паяпу, чтобы Кичани сел к нему ближе. Паяп набрал полную грудь воздуха, выдохнул его и уже потом торжественно начал:

Он замолчал, и заговорила его жена Ниалангис:

Она сунула в рот Кичани комок размятого таро величиной с яйцо, слишком большой для его маленького рта.

Так вот, оказывается, что такое чани! Устроят ли эту церемонию когда-нибудь и для меня?

Для меня ее устроили только через много лет, когда я уезжал в Порт-Морсби учиться в университете. Так, церемонией чани, закончилась для меня моя жизнь на родном острове.

Я сажал таро у нас на огороде. Солнце уже опускалось. Палку-копалку я припрятал в траве, а то вдруг какой-нибудь колдун пойдет мимо, увидит ее и заколдует. Сколько раз от этого таро родился плохо.

Я устал, сел на бревно и посмотрел на солнце. Вдруг вспомнился сон, я его видел этой ночью: наш огород, а на нем мой отец, Таниамбари, который умер очень давно. К ноге у него привязан длинный стебель онджире, а другой конец стебля привязан к огромному клубню таро. Несколько раз отец протащил этот клубень по огороду, потом поставил его на самой середине огорода торчком и отвязал от него стебель. После этого он повернулся ко мне и сказал: «Не бойся, что на огород к тебе придет колдун. Он, — тут отец показал на огромный клубень, — отец всего таро. Он созовет своих детей из разных краев, и они придут и будут расти на твоем огороде. Ни духи, ни колдуны не смогут помешать им расти. Помни, я…» Но мой сын Явита спал рядом, он толкнул меня ногой, и я проснулся, не досмотрев сон, такой хороший! Эх, успей и только спросить отца про диких свиней, которые разоряют наш огород, наверняка бы он посоветовал, что с ними делать.