Быстро семенит судья по делам несовершеннолетних, стараясь придать себе важный вид. Не получается. Такой коротышка не может внушить уважения. Все встают, юноша тоже, и оказывается, что он тут едва ли не выше всех. Судья движется к своему месту и опускается на скамью, стоящую на двух толстенных юридических фолиантах. Он сел, и все тоже садятся.
Многозначительная тишина прерывается хихиканьем. Иегова поднимает глаза. Крыло ангела-хранителя упирается подсудимому в ребра. Процедура начинается.
Первым дает показания фараон, арестовавший его. Предъявляет кастет, нож, краденые вещи. Потом он садится на место. Вызывают ангела-хранителя, и тот с шумом вскакивает на ноги.
— Ваша честь, у Департамента опеки несовершеннолетних было много хлопот с подсудимым с тех пор, как он оставил Свонвью, куда был направлен в возрасте девяти лет после того, как обвинялся и был признан виновным во взломе и краже. Там он получил неплохое образование, и ежегодные табели свидетельствуют о том, что он не глуп. Об этом времени вам, Ваша честь, представлен рапорт Департамента. В начале прошлого года он был освобожден и передан под мое наблюдение. Департамент подыскал ему хорошее место в солидной фирме и определил в общежитие. К сожалению, даже в таких условиях ничего хорошего из него не получилось. Без моего ведома он сбежал из общежития и бросил работу. Я потерял с ним контакт и не видел его вплоть до того момента, как был уведомлен, что его забрали по обвинению в угоне машины. Он был осужден на шесть месяцев тюрьмы для несовершеннолетних. После его освобождения я вторично подыскал ему работу и приличное жилье, но он снова сбежал. Я узнал, что он живет в поселении аборигенов, где завел дружбу с самыми нежелательными элементами. Он сам на четверть абориген, и потому они разрешили ему остаться с ними. Однако через несколько недель он покинул лагерь и перебрался в город. Здесь он снял комнату, но не исправился и не попытался найти работу. Вместо этого он зачастил в молочный бар, который хорошо известен полиции как рассадник преступлений. Я уже отмечал, что подсудимый умен и легко мог бы найти себе работу, если бы захотел, но он с презрением отталкивает любую помощь. Я искренне считаю, что он один из наших самых трудных. Сэр, могу ли я вручить вам заявление, которое он продиктовал мне, находясь в предварительном заключении?
И он вручает судье две отпечатанные на машинке страницы. Судья напяливает очки и изображает на лице глубокую задумчивость. Уличный шум заполняет зал суда. Фараон шаркает огромными ногами. То и дело кто-то кашляет. Слышно чье-то тяжелое астматическое дыхание.
Судья разглаживает лоб и поднимает глаза.
— Подсудимый, займите, пожалуйста, свидетельское место.
Никакого специального свидетельского места нет и в помине, значит, он просто должен подняться и сделать шаг вперед.
— Вы пишете в своем заявлении, что не верите в бога?
— Ну.
Ангел-хранитель толкает его в бок.
— Нет, сэр.
— И поэтому вы не хотите присягать на Библии?
— Нет, не хочу.
— Тогда дайте честное слово, что будете говорить правду.
— Я? Честное слово?
И опять Робинсон толкает его в бок.
— Хорошо, сэр.
— Вот так-то лучше. Почему вы совершили преступление?
Он отчаянно хватается за брошенную ему соломинку надежды.
— Я не мог найти работу, не было денег. Я хотел есть, и надо было платить за комнату.
— А вы пытались найти работу?
— Нет.
— Зачем вы взяли одежду?
— Моя совсем истрепалась и вышла из моды. Я не хотел выделяться из толпы. Вы знаете, как они смотрят, если кто плохо одет.
— Надеюсь, ты правильно ответишь на мой вопрос. Чувствуешь ли ты себя виноватым в том, что сделал?
— Нет. Я голодал, и мне надо было платить за комнату. У этих праведников есть все, что нужно и мне, и даже намного больше. Они живут в роскоши.
— Что значит слово «праведник»?
— А, обыкновенные люди, те, кто любит работать и все прочее.
— Ты говоришь так о порядочных людях. — Он опять читает что-то в бумаге. — И воспитатель, и полицейский — оба утверждают, что у тебя в комнате большая коллекция грязных книжонок — всякая там уголовщина. Тебе нравятся такие книги?
— Раньше я думал, это то, что надо. Теперь мне скучно их читать. Я теперь вообще ничего не читаю.
— Как я понял, ты часто бываешь в молочном баре?
— А куда мне еще ходить? В лагерь? Там только и делают, что пьют и дерутся. А в молочном баре я могу послушать музыку и поболтать с кем-нибудь.
Читать дальше