Владимир Шинкарев - Конец митьков

Совершенство простых форм жизни и искусства соблазнительны, и так хочется не редуцировать сложное к простому — зачем ковыряться в этих сложностях время тратить, — а прямо сразу и начать с простого. Да вот беда: простота — «это вершина, а не фундамент» (В. Мейерхольд), в играх с простотой легко соскользнуть в пошлость, где развенчивается и отбрасывается все утонченное, сложное, возвышенное.

В простоте мировосприятия персонажей «Максима и Федора» и «Митьков» предполагается какой-то окончательный смысл, их «сознательная героическая стратегия» подается как наивысшая («кроме, разве что, святого»). «Дык», «елы-палы» — не косноязычие, не примитивность понятийного аппарата, а великое совершенство, так похожее на несовершенство. Простота как вершина, как лаконизм позднего Домье.

Говорить «дык» до появления митьков и сказать «дык» после того — такие же разные явления, как оплеуха, полученная в очереди у пивного ларька, и оплеуха, полученная от дзен-буддистского наставника в ответ на вопрос «в чем смысл прихода Бодхисаттвы с юга». (В «Максиме и Федоре», впрочем, утверждается, что эти оплеухи равноценны.)

Так и не понятно: это всерьез или играючи? То ли персонажи иронизируют над собой, то ли дурью маются, то ли действительно ?..

Природу этого эффекта прекрасно описал Пелевин:

В знаменитых французских комедиях — «Высоком блондине», «Великолепном», «Такси-2» и других — встречается следующая тема: немолодой и явно не спортивный человек кривляется перед зеркалом или другими людьми, смешно пародируя приемы кунг-фу, причем самое уморительное в том, что он явно не умеет правильно стоять на ногах, но тем не менее имитирует запредельно продвинутый, почти мистический уровень мастерства, как бы намечая удары по нервным центрам и вроде бы выполняя энергетические пассы, и вот эта высшая и тайная техника, которую может оценить только другой достигший совершенства мастер, и то разве во время смертельного поединка где-нибудь в Гималаях, вдруг оказывается изображена перед камерой с таким самозабвенным всхлипом, что вспоминается полная необязательность для истинного мастера чего бы то ни было, в том числе умения правильно стоять на ногах; отвислое брюшко начинает казаться вместилищем всей мировой энергии ци, волосатые худенькие ручки — каналами, по которым, если надо, хлынет сверхъестественная мощь, и сознание несколько секунд балансирует на пороге того, чтобы поверить в эту буффонаду. Именно возможность задаться, пусть только на миг, вопросом: «А вдруг правда?!» — и делает происходящее на экране настолько невыразимо смешным.

Третий вектор, очень важный для меня, — мечта об идеальном домене, общине. Я искал возможность ее выразить примерно с 1978 года, с попыток описать домен (язык не поворачивается назвать это «компанией») моего учителя, Игоря Константинова. Те попытки и были началом книги «Митьки», некоторые абзацы написаны тогда — да не было еще у меня такого амбивалентного материала, как Митя; Константинов был слишком хорош для среднестатистического среза.

«Что такое домен?» — интересовались некоторые пытливые митьки, прочитав об этом в «Митьковских плясках».

Может, не стоило вводить этот термин; в том значении, что используется в «Митьковских плясках», он употребляется редко, обычно всякими маргиналами, — но переигрывать поздно.

Домен, ребята, — это современная модификация традиционной русской общины: группа людей, идущих по жизни как одно целое. Они хорошо знают друг друга, имеют общие убеждения и неформальную систему взаимопомощи. Это минимальная ячейка русского общества — не семья, как в европейских странах, и не род, как в традиционных обществах.

Лев Гумилев любит термин «консорция» (от латинского sors , судьба), то есть люди с общей судьбой. Одна доля выпала: всякие кружки, артели, секты, банды и тому подобные нестойкие объединения. Консорция сбивается для конкретной, реальной цели — покорить Сибирь, основать Комсомольск-на-Амуре, обчистить Федеральный резервный банк. По достижении цели консорция самораспускается. Домен, впрочем, тоже неустойчив, он живет только одно поколение, да и цели не имеет: зачем растут цветы?

Внутренние связи домена нелегко объяснить: они не являются национальными, религиозными, родовыми, профессиональными, хотя могут быть и таковыми. Внутренняя связь членов домена в том, что они братки, товарищи дорогие.

Домен — наше ценное ноу-хау, за рубежом это не прижилось. По словам С. Переслегина (несколько странного историка и публициста), «очень похоже, что именно доменной структуре русский этнос обязан своей эластичностью», а способность домена реагировать на внешние раздражители и угрозы, как единое целое, обуславливает «повышенную мобильность и „прочность на излом“ жизнеобеспечивающих систем российского общества».