Владимир Шинкарев - Конец митьков

Главное, только в шутку можно сказать: «Легенда о Великом Инквизиторе» Федора Достоевского описывает трудовые будни испанского работника культа. Да, как антураж в «Легенде» есть быт и речь и трудовые будни Великого Инквизитора, описанные, впрочем, совершенно условно, потому что они второстепенны сравнительно с содержанием этой притчи. (Первый же читатель этого текста высказал нарекание: ишь, сравнивает себя с Достоевским! Ничуть не сравниваю, просто привожу общеизвестный пример. Впрочем, ладно, приведу более правильный: «В книге академика Павлова «Об условном рефлексе» описывались быт и повадки некоторых собак, из которых наиболее характерным был Тузик». Надеюсь, понятно, что уж с Тузиком-то я Митю никак не сравниваю, просто поясняю: возможно академик был очень привязан к Тузику, но смысл его труда был все-таки не в том, чтобы сделать паблисити Тузику, а в исследовании условного рефлекса, а уже побочный результат книги «Об условном рефлексе» — паблисити Тузику, памятник ему на Аптекарском острове.)

Книга «Митьки» не о быте и речи Дмитрия Шагина она даже не о митьках (я говорю об этом первый и последний раз в жизни; дайте раз в жизни растопыриться спокойно!). Она — о митьковском, о том, как избежать посредственности или тоски. О новом способе восприятия мира, адекватном любой эпохе; о подключении дополнительного органа дыхания, чтобы дышать веселым и свободным воздухом. Сейчас я уже не разговариваю с Шагиным, ушел из группы «Митьки» — но митьковское мне по-прежнему интересно и всегда будет интересно. В книге «Митьки» есть то, что относилось к любой компании и 70-х, и 80-х годов. Не только Митя Шагин, но множество людей могли сказать: «Да это прямо про нас! Шинкарев ничего не придумал, он просто описал меня, мой стиль».

Компоненты, из которых состоят «Митьки», — вполне банальны. Несколько словечек, прижившихся в нашей компании, несколько пьяных выходок, несколько обыденных ситуаций. Иногда с ходу придуманные истории (например, про митька, заготавливавшего питание впрок), иногда более или менее подробно описывается то, чему я был свидетелем («Ящерица и закон»), иногда я пересказываю услышанное, чаще всего от Мити (он рассказывал, что сдавал пустые бутылки Цоя и Гребенщикова, правда без идеи сдать бутылки Пола Маккартни; вообще Митя источник многих историй: «Сексуальная травма», «Нажрался с Гребенщиковым», отчасти «Невеста Фила»). Эти нехитрые компоненты, структурированные в систему, образовали нечто, до того не существовавшее: движение митьков, сознательная, героическую стратегию.

Приведу навскидку четыре вектора из многих, слоившихся в книгу.

Первый вектор — конечно, сама личность Дмитрия Шагина, моего любимого товарища того года. Не себя же мне было описывать — если станешь безудержно восхвалять и выставлять образцом для подражания себя, кто тебе поверит? Себя описывать неловко, я и автопортретов-то не писал никогда.

Симпатичное раздолбайство Дмитрия Шагина, в той или иной форме присущее любому в нашей компании (и любому люмпен-интеллигенту, представителю «поколения дворников и сторожей»), нужно было представить, как я уже выразился, сознательной героической стратегией. На роль заглавного митька Митя, конечно, подходил лучше любого: Фила, скажем, тем более Флоренского. Фил и Флоренский — все-таки с высшим образованием люди — редко употребляли в речи эвфемизмы («елы-палы») или слова-паразиты («дык»), а Митя употреблял. Причем если обычно человек употребляет слова-паразиты, чтобы успеть обдумать свой ответ, то Митя, бывало, ответом и не удостаивал, а ограничивался словом «дык».

Из этих эвфемизмов, слов-паразитов, общеизвестных фраз различных социальных диалектов и был составлен лексикон митька. Да чего объяснять, в любой пьющей компании формируется свой лексикон. Разве что семантическое поле митьковского лексикона не ограничивалось, как в других молодежных сленгах, описанием внешности, одежды, досуга и подобных вещей, а было тотальным, покрывало весь язык. Составляющие митьковского лексикона не придуманные, да и нельзя их придумывать — не смешно, не приживется. Приживаются слова примелькавшиеся — нужно только выявить их силу и найти им место в общей структуре. Например в описании психических состояний митька каждый термин неоднократно использовался в реальности. Растопыриться — любимый диагноз для своих знакомых у психиатрического митька Евгения Зубкова, причем диагноз, как правило, групповой («Голубев и Флоренский растопырились хуже Шевчука!»); набрякнуть — так Митя всегда описывал реакцию Флоренского на любой обращенный к тому вопрос, просьбу, тем более — критическое замечание.