Он протянул мне мой «Кедр».
Я взял.
Он повернулся и пошёл назад по траншее.
Я потащился за ним.
Всё было то же, что и два часа назад.
И что-то было не так. Что-то изменилось. То ли во мне, то ли в этом лейтенанте, то ли вообще вокруг...
Полковник, по-прежнему, сидел на склоне с автоматом на коленях.
Мы подошли и остановились шагах в десяти от него.
Он сидел, а мы стояли по пояс в траншее.
Он смотрел на нас, а мы на него.
И клянусь Богом, я видел, как у него в глазах прыгают весёлые искорки.
Я догадывался, конечно, что всё это дурь, что никто ничего серьёзного мне не доверит. И что послали они меня так, чтобы не путался под ногами. А кроме того, поглядеть, как я буду держаться, и, главное, что потом буду трепать про то, что видел. Я это понял. Но никакого желания послать их всех мне не хотелось абсолютно. Не почему-нибудь, не хотелось и всё. Просто сил не было.
– Товарищ полковник! – крикнули сверху. – Готовность двадцать минут!
– Собирай ребятишек, лейтенант. – Сказал полковник. – Вы, Леонид Аркадьевич, тоже собирайтесь. Через двадцать минут, нас заберут.
Когда они починили рацию, кто отменил команду «ковёр» и дал приказ снять нас отсюда, не знаю.
Минут через десять вся группа сидела рядом с нами. Откуда-то возникли те, что ушли первыми по склону. Как тогда, так и сейчас – вот их не было, и вот они тут. Прямо как эти «двое из ларца»...
Еще через пять минут послышался характерный гул, и из ущелья вынырнула пара МИ-8.
На этот раз первый борт сел «с прямой», но второй, как и раньше стал крутить виражи над ним.
Мы залезли внутрь, и обе машины сразу взмыли вверх.
Обратно летели, как и сюда, молча. Я молчал, и ко мне никто не лез.
Минут через пятьдесят пришли на точку.
Восьмерки сели один за другим.
Две минуты ждали, пока охладятся двигатели.
Потом открыли дверь и мы вылезли. Построились. Я тоже встал в строй, хотя совершенно не обязательно было это делать.
Шагах в тридцати от площадки на рюкзаках и ящиках сидели и ждали те, кто должен был улететь с нами во Владикавказ.
Подошел прапорщик, что-то передал полковнику.
– Позволите, Леонид Аркадьевич? – спросил полковник, поднимая фотоаппарат.
Я кивнул. Мы сфоткались со взводом. Потом с экипажами.
Потом лейтенант повёл бойцов. А мы с полковником зашагали следом вниз к плацу.
Мне надо было налево в командирский домик к Ивану, а ему, видимо, направо, к себе.
Но прежде чем расстаться, он вдруг остановился, похлопал меня по плечу и сказал:
– Ничего, ничего, Аркадич, это пройдет... А ты молодец, я думал, будет хуже...
Повернулся и зашагал прочь.
А я пошел к Ивану.
У меня приняли «разгрузку», пересчитали весь боезапас и помогли снять бронежилет.
Я сдал Ивану «зауэр», и мы сели пить чай.
Он ничего не спрашивал, а я ничего и не говорил.
На прощание, он налил мне стакан, я выпил. Мы пожали друг другу руки, обнялись, и я пошёл за сумкой.
Через полчаса мы «ушли» на Владикавказ.
Еще через час мы были в Гюзели.
Всё дорогу я переваривал эту выброску. Я даже в кабину не пошёл, хотя меня звали, чем привёл в полное недоумение экипаж. Все знали, что я маленько сдвинутый на полётах и еще ни разу не отказывался посидеть на специальном сиденьице впереди за пулеметом. Я что-то подписывал, с кем-то фотографировался. Мне наливали, я пил... Но всё это было как бы не со мной. Как будто с кем-то другим. Я существовал в ином измерении и никак не мог вернуться обратно.
Через два часа мы погрузились в самолёт. Еще через четыре я был в Москве.
Меня встречала жена.
По дороге мы трепались не о чём. Она спрашивала, я врал о том, какой был концерт во Владикавказе. И какой был банкет. И как всё было отлично. И что кроме Владикавказа мы, естественно, больше нигде и не были. Да и кто нас дальше куда пустит.
Ну, в общем, как всегда.
Дома, когда мои заснули, я вытащил из шкафа китель, пошёл на кухню и повесил китель на спинку стула. Взял листок бумаги и ножницами вырезал три звезды. Потом булавками прикрепил их к кителю. Сел и стал на них смотреть. Звёзды были неровные и кривые до безобразия, и это было даже хорошо. Я посидел, посидел, потом встал, отодрал звезды к чёртовой матери и выбросил их мусорное ведро. Потом поднял клапан кармана и шилом проделал три дырки. Потом выпил стакан водки и лёг спать.
И когда меня редко-редко начинает «возносить», я иду домой, отстёгиваю карман кителя, поднимаю клапан, смотрю на эти три дырочки, выпиваю рюмку водки и, что называется, прихожу в себя.
Читать дальше