Геннадий Баннов - За огнями маяков

Духачи вернулись наконец с перерыва. Но, пока они настраивались, новый оркестр с трубачом и двумя баянистами затеял новую вещь. Над головами молодых людей, как над водной стихией, полился вальс «Над волнами».

Танцующие скоро разошлись парами. В зале было шумно, восторг выражался смехом радости. Перед сияющим Олегом и Леночкой в собственном виде предстал Феликс Телицын. Глядя Олегу в лицо, приступил к делу:

— Молодой человек, разрешите пригласить вашу даму.

Смеющаяся Леночка только пожала плечами. Обернулась к Олегу, смотрела на него.

— Р-разрешаю, — кивнул важно, как будто делал товарищу щедрый подарок. И чертыхнулся про себя: «Вашу даму», «Разрешите…» Вот ведь как изъясняется человек!

Едва дождался, когда закончится этот танец.

Она наконец явилась. Предстала прекрасным видением. Заговорила с легкой одышкой:

— Знаете, вот я о чем хотела… Ваше общежитие не так уж далеко от нас. Ну, где я живу, где мы с Верой живем. Ну, и не совсем по пути, конечно, в общем, в Старой Уфе, можно сказать… Не могли бы вы… ну, проводить нас с Верой? Вас это не очень затруднит?

Сердце его застучало, он боялся перебить ее: да, да, конечно, нисколечко не затруднит, ну, нисколечко! А вслух неожиданно для себя сказал:

— А Феликс? Он что?

Она вздрогнула. Посмотрела на него долгим взглядом. Опустив глаза, помолчала. И расстроившись:

— Можно и Феликса попросить. Но при чем тут Феликс, если я прошу вас? Можно сказать, и пришла-то… Узнала, что вы из этого техникума и…

Сколько светлой горечи было в ее словах! Ему стало стыдно. Но с другой стороны очень хорошо и легко. Он молчал. Осторожно взял ее руку и легонько пожал. Как будто попросил извинения.

Вечер еще звенел, но время между тем подходило к двенадцати, пора было собираться домой. Не дожидаясь напоминаний замполита Софьи Павловны, Дема подошел к микрофону и объявил:

— В заключение — дамский вальс!

Боковым зрением Олег увидел стоящую рядом, почему-то не похожую на себя, необычайно серьезную Леночку. Обернулся к ней, и губы ее тронула улыбка. Начало улыбки, не до конца раскрывшейся. Обижена упоминанием имени Феликса?

Неожиданно перед Олегом предстала блистательная Шурочка Усачева из Казани. Видная собой, фигуристая, некогда бывшая его желанной мечтой. Изящным реверансом пригласила Олега на танец. Он оглянулся на Леночку, получил ее грустный кивок. И ушел. Ушел с Шурочкой Усачевой.

— Твоего приглашения только жди, — выговорила она ему. — Ни разу не пригласил — надо же такое!

— Ты же всегда занята. — Олег переживал: все время он оглядывался на Леночку, ушедшую приглашать Феликса Телицына.

— Тебя уж уважила бы. Ты же у нас один такой.

— Какой еще такой?

— Хороший.

Видел он танцующую с Феликсом Леночку и думал. Думал! О ней все, нет, не о Шурочке, о другой думал! Видно, правду говорят: клин клином вышибают… Заметив это, Шурочка:

— А твоя девчонушка эта, она ничего. И тебя она выбрала, заметь. Разбирается!

— Ты не выбрала. Плешакова своего выбрала…

Плешаков был много старше. Всю войну вкалывал на станке.

— Тебе надо такую вот, молоденькую.

— А ты уже старая?

— Ну, конечно, не для тебя.

— С одного года со мной.

— А тебе надо моложе. Года на два, на три. А то и на все пять.

— Все-то ты знаешь.

— Уж побольше твоего. А ты познакомь меня с ней, я вам не сделаю ничего плохого.

— Да кто говорит. Пожалуйста, познакомься.

Они подошли к Феликсу с Леночкой, Олег их познакомил. И сколько-то они — одна жизнерадостно, другая с тревогой, улыбаясь больше для приличия, — через толпу продвинулись к выходу, поговорили. Подошла и опечаленная Соня Маннапова. Тоже познакомилась с Леночкой.

Саша Соколов собирал номерки от гардероба, Олег ему передал Леночкин и ее подружки Веры. Из проходной вывалились всем шалманом.

Шалман был порядочный. На улице он разделился надвое: половина ушла влево, к девичьему общежитию, другая часть заворотила направо — эти домой, на Кирова, 65. А которые пошли и дальше, и Олег в том числе (сердце его ликовало!) — провожать девчонок. Городских, местных! Трамваи уже ходили редко, и они топали по булыжной мостовой и по тротуарам с обеих сторон улицы — заняли все пространство, так что встречные вынужденно уступали дорогу. Ночь стояла лунная, звездная. Мостовая дробно погромыхивала от множества каблуков. Разговаривали и смеялись — далеко было слышно. Парни запевали: