Геннадий Баннов - За огнями маяков

Долго ли спал, не долго ли, Олег проснулся от того, что кто-то широко распахнул двери и включил свет. Стоял на пороге рослый парень, читинец Костя Козлов из соседней комнаты. «Забайкальский рыжий хорь» — так его не очень любезно зовут ребята. Учится плохо, держится на списывании да на подсказках. Но преуспевает с женским полом. Похоже, только что заявился с гулянья.

— Олег! Не спишь ты? Это тебя, что ли, интересует слово?

— Какое?

— Христосоваться?

— Ну! — Недовольный тем, что разбудили, Олег отвечал односложно. К тому же, он и не рассчитывал на удовлетворительный ответ этого волокиты и бабника. — А кто сказал тебе?

— А все говорят, вся комната говорит, что тебя это шибко интересует.

— Ну, интересует…

— А дак завтра же Пасха, ты что, не знаешь? Тебя, наверно, пригласили?

— Пригласили…

— Твоя Леночка, поди?

— Ну, вот. Все уже все знают! — Олег про себя чертыхнулся.

— Ну и, значит, поцелуешь ты ее завтра! Похристосуешься. Это я тебе предсказываю, уж поверь мне. Христосоваться — значит целоваться. Я поздравляю тебя! — Костя подошел ближе и протянул руку для пожатия, но Олеговы глаза уже были закрыты. — Олег, у тебя случайно нету хлеба? — вдруг поинтересовался Костя Козлов. Где-то кого-то провожал долго, проголодался.

— Возьми в тумбочке. — Отвернулся к стене, опять закрыл глаза. Вот попробуй сейчас заснуть. Христосоваться — значит целоваться! Попробуй теперь…

Хорошо выспался. Ребята еще ворочались: иные досматривали последние сны, иные просто валялись, сладко мечтая о несбыточном. Предчувствуя надвигающуюся радость, Олег потянулся, встал.

Под простыней брюки за ночь отлежались, запечатлелись на них острые стрелки. Для порядка Олег еще сбрызнул их водой, прогладил в бытовой комнате, стали загляденье. Китель и ботинки почистил щетками общего пользования. Один за другим ребята открывали глаза, следили за тем, как он собирается. Оделся, посмотрелся в высокое зеркало — ничего, смотрится, собрался, пошел в столовую. И потом…

Гремя цепью, Джульбарс рычал и лаял. Правда, не так зло: видно, узнал голос через калитку. Двери в доме схлопали — кто-то сбежал с крыльца, прошел по дорожке, отворил калитку… Леночка! В легком ситцевом платье, с распущенной косой.

— Ой! Проходи, проходи! Джулю я сейчас уведу.

Кольцо в цепи она одела на торчащий в стене крюк, и цепь стала короче, собака уже не доставала, да в присутствии Леночки она не рвалась и не лаяла. Доверяла: свой человек значит. Олег прошел в дом. Крашеное крыльцо и сени были вымыты, он снял ботинки, Леночка подвинула ему домашние тапочки.

— Проходи, проходи!

— Здравствуйте! — обратился к стоящей у шестка русской печи женщине в коротком фартуке. И вспомнил, как его мама, встречаясь в Пасху с соседями, говорила: «Христос воскресе!» Эти самые слова он и произнес, не шибко, правда, уверенно и внятно.

— Воистину воскресе! — ответила женщина. — Проходите, милости просим.

— Меня зовут Олег, — представился он.

— Очень приятно. А я — Ленина мама, Наталья Федоровна. Она про вас рассказывала. Да вы в горницу проходите. А Сашеньку вы во дворе не встретили? У, стригунок, опять умотал куда-то.

— Сашенька — это твой братишка? — поинтересовался Олег, оглядевшись в светлой комнате с круглым столом посередине, накрытым белой скатертью.

— Да, братишка. Парень хоть куда, пять лет исполнилось, а с мальчишками водится: к ним шляется, к себе приводит.

— Джульбарс-то пускает?

— Он у нас хороший, детей не трогает. Садись вот сюда, Олег. Можешь посмотреть книжки. — Указала на шкаф. — А я пока чай поставлю.

— А я тебе принес шоколадку. — Извлек он ее из внутреннего кармана кителя.

— Вот это да! Ну, половинку, значит, Сане с мамой, а другую нам с тобой.

— Я-то при чем?

— Ну, ты же мне подарил? Подарил. Вот я и распоряжаюсь, как хочу. Ну, посиди пока, я скоро управлюсь.

Из горницы вела еще одна дверь в спальню. В открытые кухонные двери было видно, как она ставила и заливала, и растапливала сверкающий никелированный самовар. На стене висели фотокарточки родных и знакомых. Была одна, где Леночка, еще маленькая, сидела между матерью и, должно быть, отцом — офицером в погонах капитана. На другой фотографии, рядом, они были уже вчетвером, с Саней на руках у отца, теперь уже в гражданском костюме. Со счастливой улыбкой, то ли с легкой усмешкой.

Лена вошла зарумянившаяся, с упавшей на лицо прядкой волос. Олег на нее засмотрелся. Она заметила его взгляд, улыбнулась.