Геннадий Баннов - За огнями маяков

В общежитии между собой ребята часто пользовались блатным жаргоном.

Когда Олег только явился в училище и сидел на своем самодельном деревянном чемоданишке, ожидая обустройства в общежитие, к нему вразвалочку подошел паренек в серой гимнастерке и в таких же серых брюках. Уставился на новичка:

— Че ты, б…, здесь расселся?

— Тебя не спросил, — ответил Олег.

— Че, че?! — тот подошел ближе, провел рукой по его лицу.

Олег встал, дал по морде. Тот охватил лицо, охнул:

— Это ты, б…! Ты поднял руку! Да я те пасть порву!

Олег ждал продолжения схватки, но не заметил его особой готовности драться; под левым глазом у парня, прямо на виду, вырастал фингал.

— Я здесь уже год, а ты только пришел. Да я те, б…, изувечу, глаза выколю!..

Это были одни слова, до драки обычно никогда не доходило.

День в училище был расписан по минутам. В столовку и в учебный корпус ходили строем, как солдаты. Так что этого парня Олег больше не встретил, как не встретил и многих из тех, с кем довелось столкнуться на дороге жизни.

В мастерских учились рубить, клепать, пилить, обрабатывать напильником поверхность стальной болванки, сверлить на станке. Делали немецкие и английские молотки, гаечные ключи, кронциркули, плоскогубцы; ходили в горячий цех — изготовленный инструмент закаливали, отпускали. Толсторожий Гаврила Дикарев, уже окончивший в Копейске училище полиграфистов, был груб с ребятами — зверь зверем и требовал беспрекословного повиновения, малейшее сопротивление подавлял силой. Однажды в мастерских, в отсутствие мастера, он зло избил Олегова соседа по верстаку, Гошу Цаплина из Искитима. Олег вступился, встал перед Дикаревым лицом к лицу. Тот взял с верстака напильник без ручки и острым концом, хищно оскалившись, нанес удар. Олег только успел руку подставить — напильник пробил ее насквозь… Пошел в сопровождении Гоши в амбулаторию. Рану, предварительно обработав, перевязали. И скоро, в общем-то, рука зажила. Пришедший по ранению с фронта мастер Павел Сергеевич узнал о происшедшем (донесли стукачи), но разговора не поднимал: приглядывался к Дикареву и, заодно, к Сибирцеву, возможно, соображая, кто из них более виноват в этой драке.

Доводилось Олегу и самому ссориться и даже драться. Как-то случилось за одного слабачка, за Шведу, выйти во двор на стычку с хорохористым парнем, Колькой Шаркуном из параллельной группы. Бились честно, до крови, потом помирились. И даже стали друзьями. Колька Шаркун приходил в комнату к монтерам СЦБ, выражал свое уважение Олегу и под гитару пел душещипательные блатные песни:

Теория давалась легко: группа состояла, в основном, из ребят с семилеткой, были и с восемью классами, а программа по русскому языку, литературе, по математике и физике была составлена под семиклассников. В новинку были только техническая механика и специальные предметы. На уроках отдыхали. Молодая преподавательница по русскому языку и литературе Татьяна Тарасовна вдохновенно читала наизусть целые главы из «Евгения Онегина», глаза ее при этом блестели тысячью искорок. Иногда с ребятами беседовала о жизни, о дружбе. И о любви. На каком-то спаренном уроке однажды задала писать сочинение по поэме Пушкина «Полтава». На другом занятии проводила анализ написанного.

— Твою работу, Сибирцев, — весело на него посмотрела, — я не принесла. Поставила пятерку, еще какую! Читали ее на областном семинаре. И оставили в методическом кабинете. В качестве образца оставили, понял?

В общем, побеседовала после урока. Зарубкой в памяти осталась ее беседа. Как когда-то, еще в пятом классе, осталось зарубкой напечатанное в «Ленинских внучатах» легкомысленное, играючи написанное им стихотворение…

И потекли, и поковыляли дни учебы. Освоились с внутренним распорядком училища. Убирали по осени совхозный и колхозный картофель, ночью разгружали пульманы и гондолы с углем, вагоны с солью, стройматериалами; ночью же ходили в баню (днем бани были заняты солдатами). Старый комендант Фока будил парней, колотя по двери, затворенной изнутри ножкой табурета, и сильно ругался.

Овладели слесарным и мерительным инструментом, научились работать. Притерпелись к скудному столовскому питанию. Но все-таки изнуряло вечное: всегда хотелось есть — с мечтой о еде засыпали и просыпались. К весне многие стали болеть желудками. Появилась и у Олега сильнейшая изжога. Его худощавый товарищ по несчастью, Гоша Цаплин посоветовал сходить в амбулаторию, сдать на анализ желудочный сок. Сходил, сдал. И ему было предписано диетическое питание, каковым Гоша уже давно пользовался. Ну, жизнь стала получше, и жить стало повеселей. К тому же, солнце пригревало все пуще, снег убывал. И война, похоже, подходила к концу — вести с фронта приходили все радостнее: наши войска сломали сопротивление фашистов и устремились к Берлину. И наконец окружили его. Штурмуют! Так что пела душа, и со дня на день ожидали сногсшибательных известий.