Геннадий Баннов - За огнями маяков

— Давайте лучше в город: погуляем в парке, там светло, весело, потом вы меня проводите. Проводишь ведь?

— Да, Верочка, да!

На Александровск опустилась звездная ночь, на востоке, над городскими окраинами светит зеркальная луна. Издали доносятся голоса и песни горожан с вплетающимся в них собачьим лаем. Прохожих на улицах, как всегда в это время, немного: заняты ли люди домашним делом, подступила ли пора ужина.

Доносится из парка музыка и осколки девичьего смеха. Держат направление туда, откуда долетают эти живые звуки. Держась за руку, Верочка звенит, смеется, ей весело. А Олег, вспомнив об Уфе, о Тюмени, об отце и матери, о сестре и братишке Толике, о Леночке, думает что-то свое, не очень легкое. В чем еще надо разбираться да разбираться…

В Хабаровск он летел самолетом, купил билет на поезд. Ехал и смотрел в окно, считал следующие в обратном порядке станции. Много их, так много, и медленно чередовались они до самой Уфы!

Леночке он дал телеграмму. Как она воспримет известие, что он едет? Придет ли встречать к поезду? Конечно, конечно же, как может быть иначе? Но какой она стала после Москвы? Какой станет, в отличие от него, живущего на далекой окраине огромной страны, в окружении не знакомых ей людей? Да, оба они стали другими, не похожими. Как встретятся? Возобновятся ли старая дружба, тяга друг к другу? Привычно смотрел он в окно. Смотреть в окно, кажется, стало образом его жизни — ведь вся нескончаемая Сибирь прошла перед окнами, теперь уж оставалось совсем немного. Справа, где должна появиться река Белая, проплывали резервуары с нефтью, мазутом, мелькали переезды с пестрыми шлагбаумами, тянулась рядом проселочная дорога с неторопливыми повозками, с редкими грузовыми машинами. Черниковку, где шили им кителя и брюки, уже миновали. И вот она, река Белая, излучиной приближающаяся к железной дороге. Слева вырастало обросшее лесом взгорье. Подступали нависавшие над дорогой скалы. Слева же мелькнул переезд — начинается видимая часть города. Дальше — растянувшийся на полкилометра паровозоремонтный завод, куда с группой паровозников ходили на практику. Но вот надвигается и станция Уфа. Проводница с флажком уже стоит в открытой двери. Олег рядом, причесывает пятерней волосы, берет чемодан. Поезд сбавляет скорость, еще сбавляет. И останавливается. Проводница поднимает фартук — выходи, кто приехал!

На улице разноголосый гвалт. Перрон, как всегда, полон народу, шевелится, шумит, смеется и восклицает на разные голоса. Из недр его появляются спешащие к подножке вагона две девушки. Две, обе! Вместе с Верой — его Леночка, ура!

Олег больше никого не видит, отставив чемодан, протягивает руки. К груди его она припадает, всхлипывает. Русые ее волосы шевелит ветер, она поднимает голову:

— Как тебя долго не было! — Прелестные, мокрые от слез глаза ее останавливаются на нем. — Соскучилась, изболелась, — шевелит губами. — А ведь еще год, целый год!

— Переживем, не расстраивайся, — он шепчет.

С другой стороны ее подружка Вера:

— Тебе, Олег, помочь? Дай чемодан.

— Не надо, справлюсь сам.

В автобусе Вера отстала от них, потерялась — не обиделась ли? Теперь они глядят друг на друга — не наглядятся, беспричинно улыбаются. Вперебой вспоминают детали прошлогодних прогулок: как стоя, например, под луной на покачивающемся подвесном мосту через овраг читали друг другу стихи, рассказывали занятные истории. Вспоминали и смеялись, смеялись.

— Мне, вообще-то, надо бы в общежитие! К ребятам, — от встрепенулся. — Поди, кто-нибудь остался на лето…

— Какое еще общежитие! Дома тебя ожидают папа, мама, Санька. И я сколько ждала!..

— Ну, успокойся. Я ведь на всякий случай.

— Да шибко-то я не расстраиваюсь. Только никакого случая не будет.

Прошли мимо общежития железнодорожного техникума, миновали разрушенную церковь, по переулку вышли к овражку с дурно пахнущей речкой Сутолокой. Поднялись в горку. Вот знакомые дворы. Этот Верин, а вот Леночкин! Загремела цепь — подбежала собака. Стала скулить. Леночка заговорила — сразу успокоился, ждет. Олега Джульбарс узнал, но ласки не удостоил. К Леночке ткнулся в колени.

— Джуличка ты мой хороший.

Санька вылетел, расставил руки — Олег его подхватил, закружил. Отец Петр Игнатьевич и Леночкина мама вышли на крыльцо, поздоровались, сказали: «С приездом!»— и проводили в дом.

Стол, как и прежде, стоял в середине большой горницы, был накрыт, похоже, ждали гостей. Олег разделся, умылся, с улыбкой поглядев на Леночку, приобнял ее.