Геннадий Баннов - За огнями маяков

Ах, александровцы! Все же они чем-то отличаются от южносахалинских парней.

В парке ворота отворены — добро пожаловать, проходи. По асфальтовым дорожкам около озера работники ходят с ведрами, метлами, лопатами. Скамейки со старой, шелушащейся краской собраны в одно место, ждут маляра. Парни огляделись, пошли вокруг, остановились. Лед на озере растаял, вода переполняет бассейн и ручьем уходит под летний ресторан. Лодки все вытащены на берег, несмотря на кажущуюся громоздкость, они легкие. Нос их украшен смотрящей вперед птицей. Бродит собака, не очень большая, светлая, с подпалинами на боках. Когда парни, проходя мимо, остановились, черными умными глазами она внимательно на них поглядела.

Ее поведение очень заинтересовало и парней.

— Одна. Без хозяина, — заметил Миша Шульга.

— Умная: глаза-то, глаза! — добавил Кулаев.

— Благородная! — закруглил Слава Маннаберг. Позвал ее, она внимательно на него поглядела, не спеша подошла. — Голодная, — сказал он, протягивая к ней руку, в которой был кусочек пиленого сахара. Не торопясь, взяла она с его ладони сахар и разжевала. В выражении ее морды мелькнуло что-то похожее на улыбку, и стала она смотреть на Славу, возможно, ожидая очередной подачки. Он достал еще один кусочек сахара.

— Где твой хозяин, куда подевался?

Собака опустила голову, словно поняла вопрос. Подошел мужчина, по-видимому, сторож, остановился.

— Это тут вчера приехали на «Победе», компания цельная, погуляли хорошо. Ну, и собака с ними была, а разгулялись, дак, видно, не поместилась — оставили-то. И нисколь ить не жалко им! Хотел было ее покормить — не берет. А у вас, вижу, взяла: может, и пойдет с вами. Вы бы и забрали ее. Заберите, а не то я сам…

— Не здешние мы, из Александровска приехали на соревнования, — разъяснил Слава Маннаберг. — А так-то мы и забрали бы.

— А вы на прогулку, что ли, пришли?.. Ну, и хорошо. Вы в парк, подальше пройдите, там лес живой, настоящий. А дальше — сопки. Можете и на них подняться, повыше.

Слава протянул к собаке руку, хотел погладить на прощание — отодвинулась, не далась, не приняла ласки. И все же стала глядеть с надеждой. Глазами провожала ребят.

Позвали — нет, не пошла: осталась ждать своего непутевого хозяина.

По тропинке, усыпанной прошлогодним палым листом, шли спортивным шагом. Скоро парковые деревья стали меняться диким лесом. На опушке одна кряжистая, вовсю уже позеленевшая береза распустила свои тугие ветви и, кажется, поворачивалась ветвями в сторону солнца. Тропинка раздваивалась и уходила в разные стороны, и все же обозначилось ее главное направление — в обнаженную до голых скал и каменистых россыпей сопку.

На подъеме скорость сбавили. Лес и парк уже оставались внизу, где-то там затерялась и береза. Озеро скрылось, его не видно, парни то и дело оглядывались, чтобы увидеть, как заблестит оно зеркальной поверхностью над вершинами деревьев. Но вот, наконец, оно и показалось, одновременно с городскими черепичными крышами и с прямыми, вкось уходящими улицами, по которым проезжали будто игрушечные машины. Стекла блестят на солнце. Слева, должно быть, у железной дороги, искрит сварка. Больших домов в городе не так много, один из которых, как ребята опознали, — почтамт, другой — обком партии. По центральной улице, упирающейся в другую сопку, с северной уже стороны, были в основном двух- и трехэтажные дома. Озеро, от города отделенное лентой голых еще деревьев, казалось совсем небольшим — словно блюдце с прилепившимся к одной его стороне летним рестораном, внизу и сбоку которого под перилами журчит вода. Людей не видать, ручья тоже. Там по дорожке, наверное, ходит собака — ожидает своего незадачливого хозяина. Ее тоже не видно.

На вершине, покрытой жухлой прошлогодней травой, сквозит ветер. В стороне от города открывается вид уходящих в бесконечность лестницей, одна выше другой, горных сопок. Внимание привлекает темными впадинами и разноцветными возвышениями, среди которых преобладают обнаженные скалы и заросли хвойных деревьев.

Прежде чем играть в пятнашки и заниматься борьбой пуш-пуш, обязательно надо полюбоваться живой картиной. Потом все смешалось: вопль, хохот — совсем как дома, в зале. В заключение — опять гимнастика. Постояли, помолчали, вглядываясь в уходящие вдаль сопки.

Спуск был крут, их то и дело разносило на скорости, это вызывало озабоченность тренера, он часто подавал команды: сдерживайте себя, не бежать! Ноги напряжены, нужна передышка. Но спуск продолжается, и город, и озеро пропадают из вида, приближаются макушки леса; стали, наконец, различаться отдельные деревья. Ребята узнали ту заметную березу, на нее и держали курс. Спустились, добежали и окружили, как старую знакомую, трогали кое-где потрескавшуюся кору. Дерево готово было навстречу солнцу выстрелить своими мелкими еще листиками из всех своих вызревших и вылупившихся почек. Напитанная и напившаяся талой водой, сочная и жизнеспособная, жадно она потребляла солнечный свет и горячие лучи, и жила, и дышала, и еще шире распускала ветви свои, будто готовилась к хороводу. Уходя, ребята все оглядывались на нее, будто надолго хотели запомнить.