Янн Мартел - Жизнь Пи

Завязалась грандиозная битва. К сведению зоологов могу сообщить следующее: тигр не станет сразу впиваться зубами в выброшенную из воды акулу – сперва он будет бить ее лапами. Ричард Паркер начал мутузить акулу. И от каждого удара я вздрагивал. А удары у него были сокрушительные. Он мог бы одним махом переломать человеку кости, расколоть в щепки любую мебель и разнести вдребезги целый домище. Акуле, ясное дело, такое обхождение пришлось не по нутру: она корчилась, извивалась и так и норовила цапнуть его зубами.

Быть может, потому, что Ричард Паркер никогда раньше не видал ни акул, ни других хищных рыб, случилось то, что случилось, напомнив мне одну простую и очевидную вещь: Ричард Паркер не самый искусный боец – даже он, невзирая на свою силищу и сноровку, то и дело промахивался. Левой лапой он угодил прямо в акулью пасть. Акула сжала челюсти. Ричард Паркер тут же вздыбился. Акула подскочила вместе с ним, но челюсти не разжала. Ричард Паркер рухнул обратно, широко раскрыл пасть и дико взревел. Меня словно жаром обдало. Воздух и впрямь задрожал, как это бывает над дорогой в знойный день. Могу себе представить, как где-то вдали, милях в ста пятидесяти, вахтенный на каком-нибудь корабле вздрогнул от страха, огляделся с опаской по сторонам, а после доложил: слышал, мол, странные звуки – будто кошка мяучит, и это посреди собачьей-то вахты! Этот рев слышался мне еще несколько дней. Но акула, прямо скажем, – глухая тетеря. И покуда я, которому вряд ли когда пришло бы в голову кусать тигра за лапу, не говоря уже о том, чтобы ее проглотить, не находил себе места от оглушительного рева, то дрожал, то замирал от ужаса, акула улавливала лишь едва ощутимые колебания воздуха.

Ричард Паркер развернулся и свободной лапой принялся царапать акулу и кусать ее за голову, а задними лапами кромсать ей брюхо и спину. Но акула только крепче впилась ему в лапу и колошматила его хвостом, теперь единственным своим средством защиты и нападения. Тигр и акула, извиваясь, кубарем катались по дну шлюпки. Собравшись с силами и с духом, я перебрался на плот и вытравил линь до отказа. Я уже видел только оранжево-темно-синие блики тигриной шкуры и акульей, вспыхивавшие яркими пятнами то тут, то там на ходившей ходуном шлюпке. И слышал только, как жутко ревел Ричард Паркер.

Наконец шлюпку перестало качать. А через несколько минут показался Ричард Паркер: он сел и стал лизать левую лапу.

В течение следующих дней он только и делал, что зализывал раны на всех четырех лапах. Шкура у акулы покрыта мелкими бугорками – они-то и делают ее шершавой, как наждачная бумага. Вот он и порезался о нее, пока неистово трепал акулу. Левая лапа у него была поранена, но, судя по всему, не так чтоб уж очень: все пальцы и когти были целы. А вот от акулы, если не считать кончиков хвоста и пасти, почти ничего не осталось – только жалкое месиво. Ошметки красновато-серого мяса и требухи валялись по всей шлюпке.

Часть акульих останков я изловчился подцепить острогой – но, к сожалению, никакой жидкости в акульем позвоночнике не обнаружил. Зато мясо было вкусное, да и рыбой не отдавало, а хрустящие хрящи не шли ни в какое сравнение с опостылевшей мне мягкой пищей.

Я ловил акул и дальше – совсем маленьких, должно быть, акулят, и сам же убивал. Оказалось, что куда проще и легче протыкать им глаза ножом, чем дубасить по голове топориком.

Из всех корифен я особенно запомнил одну. Было это ранним утром, день тогда стоял пасмурный, и мы угодили в самую гущу летучих рыб. Ричард Паркер управлялся с ними с присущей ему ловкостью. А я прятался под черепашьими панцирями. Правда, выставил наружу острогу с куском сетки на конце – вроде сачка. Думал рыбы наловить. Но не повезло. Летучки, жужжа, пролетали мимо. Тут из воды выскочила корифена – хотела, как видно, сцапать летучку. Но промахнулась. Летучка с испугу перелетела через шлюпку, а корифена, точно пушечный снаряд, со всего маху врезалась в планширь. От такого удара шлюпка содрогнулась от носа до кормы. На брезент брызнула струйка крови. Я мигом вскочил. И, пробравшись под градом летучек, схватил корифену, буквально вырвав ее из пасти акулы. Втащил на борт. Она была ни жива ни мертва и переливалась всеми цветами радуги. Ну и улов! Всем уловам улов! Не налюбуешься. Спасибо тебе, Иисус-Матсья. Рыбина попалась жирная, мясистая. Никак не меньше сорока пяти фунтов. Такой можно накормить целую ораву. А глазной и позвоночной жидкостью – затопить целую пустыню.