Сергей Матюшин - Место под облаком

Я угостил деда консервами и кофе из термоса, салом, колбаской. Он поел всего понемногу, но с удовольствием, а похвалил, однако, с оттенком «и не такое едали».

— Сладкая пища, ничего не скажу. Только сын из городу другой раз и лучше привозит, он у меня больших наук достиг и капитан в армии. Не, мы тут на пищу не жалуемся. Все есть.

— Дед, а не трудно тебе работать, ведь какая сила нужна, чтобы веслами орудовать.

— Я ишшо здоро-овый, не гляди, что портки обвисли. Все могу. Только когда весна в ширинку дует, мой организм акромя соплей уже никакой жидкости не выделят. А? — беззубо ощерился он.

Посмеялись.

И рассказал он мне правдивую историю о том, как летось, то есть в прошлом году, тоже вот так на май, одна девка погорелицкая, Верушка-коровница такая, спешила к своему хахалю на тот берег, да больно горяча и горда, не стала дожидаться пока дед соберется ее перевезти, и пошла пешей бредать по затопленному мосту, но тут случился чрезвычайный порыв ветра, и набежавшая очень крутая волна смыла ее, болезную, и дед незамедлительно бросился в бушующую пучину и спас молодую жизнь для дальнейшей любви, и ему вскорости за это должны выдать новую медаль, грамоту, премию со значительным материальным поощрением и подарком ценным в виде ручных часов командирских непромокаемых от всех министров Российской Федерации и лично президента Путина.

«…Так-то вот, Юрий Петрович Топорков… Пока ты там ошивался на островах среди мулаток и мартышек, доярочка твоя тут…»

— А вот праздник, а ты тут один.

— Чего праздник? Чего я буду промеж их там толкаться, я свое выпил и отплясал. Оне там пьють и пьють, и друг дружку не признають, как все равно конец света завтра. Работают все дни, а потом как только праздник какой, а то и так, суббота или воскресень, нет бы полежать на кровати для силы и успокоения жил, шатаются из дома в дом, пока не попадают где ни попади в лопухи под забором, или прут друг на дружку, коли бабы вовремя не растащат. Ну, да дело ихнее, молодое, им жить. А я тут при деле и на вольном воздухе. Моя жизнь тоже правильная, не дармоедная.

Рядом с костром лежало в рядок несколько снопков ивовых прутьев, уже ошкуренных. Начатая корзинка, как большой многоногий паук навзничь, топорщилась белыми прутьями основы, уточные стежки потемнее, брядовины иного сорта и потоньше.

— До вечера две штуки сплету. Тебе ежели надо под грибы или ягоды, приходи. Мои корзинки легкие, я из самой что ни наесть тонкой лозины вяжу, а в иные и лесу, жилку добавляю, смерть какие прочные. Все хвалят, отбою нет, сплети да сплети. А у меня рази фабрика какая? У меня мануфактура штучная.

Мы еще долго курили у слабого костерка, выдули три котелка непроглядного чая, неспешно рассуждая о ранней весне, слишком сложном международном положении и перспективах сева, равно как и урожая. А когда начали согласно ругать каких-то неведомых нам начальников, что, слыхать, вознамерились тут построить «Дом охотника», оказалось, что мы оба считаем, что начальники в природе есть первые браконьеры и расхитители. А мы с ним вышли, стало быть, радетелями, вот ведь что.

— Ну, ты погуляй, погуляй в лесу, покамест ведро, — напутствовал он меня. — Дело сердечное, душеполезное, ежели какой работы нету. И это… Сильно поздно не возвращайся, а то уйду как совсем стемнеет. Тебе корзинку связать маленькую?

На обратном пути я приобрел у деда его изделие. Теперь у меня дома есть легчайшая полуведерная корзинка в форме половинки дыни. Разве добудешь теперь где такую?

На этом берегу, вон за той ольховой рощицей и полынным холмом начинается заветное мое.

Впервые попав сюда поздней осенью года три тому назад, я порадовался здешнему лесному разнообразию, безлюдности и хорошей рыбалке. Но все же какой-то особой, поражающей красоты и своеобычности не открылось.

Скромно расцвеченные пейзажи были привычно милы и напоминали картины превосходного русского художника Николая Михайловича Ромадина: уютные мелкие перелески, березняк да осинник с яркими вкраплениями кленов и еловым подростом перемежались с маленькими лугами и старицами. Извилистый ручей Кушалка (милая чья-то выдумка, женский род от тюркского «кушак»), кочковатая, с почти декоративными пирамидками можжевельника, пойма, — «Река-Царевна» Ромадина… «Лес, точно терем расписной, лиловый, золотой, багряный, веселой, пестрою стеной стоит над светлою поляной. Березы желтою резьбой блестят в лазури голубой. Как вышки, елочки темнеют, а между кленами синеют то там, то здесь в листве сквозной просветы в небо, что оконца. Лес пахнет дубом и сосной. За лето высох он от солнца. И осень тихою вдовой вступает в пестрый терем свой». Но вот что тут Бунин имел ввиду под словом «лес лиловый»?