Владимир Смирнов - /Soft/Total/ Антиутопия великого западного пути

ПалСаныч еще не дочитал абзац, как палец привычно вдавил кнопку закрытия документа. Что это было? Глупость? Провокация? Рука, независимо от этих мыслей, возилась с пультом — вернулась в почтовую базу и активировала вызов.

— Маша Эпштейн, здравствуйте!

— ПалСаныч Кононов. Здравствуй, Маша. Ты не могла бы зайти ко мне, надо поговорить о твоей работе…

— Конечно, уже иду!

И Маша отключилась. Это было нарушением Кодекса общения — она должна была подождать, пока ПалСаныч закончит разговор и прервет сеанс. Мелочь, а задело. Хотя он первым пошел на нарушение, отключив визуальный канал — не было никакого желания смотреть на эту холеную активистку.

Надо бы галстук надеть, что ли… Пиджак… — мысль растаяла, так и не оформившись — зазвенел внутренний вызов.

— Маша, ты что, под дверью стояла? — удивился ПалСаныч.

— Я ждала внизу, в кафе.

— Чего ждала? — не понял ПалСаныч.

— Вашего звонка, — улыбнулась Маша.

— Ты ждала, что я тебе позвоню? То есть ты для того и написала про неврозы? А на самом деле ты не веришь…

— ПалСаныч! Я не верю — я знаю. И Вы тоже прекрасно это знаете. Параноидальные неврозы…

— Маша, да где ты этого нахваталась! Нет в МКБ такого названия, его придумали критиканы еще в период мягкого тоталитаризма. Есть бытовые фобии, но они неизбежны — темп жизни ускорился, люди не успевают под него подстраиваться.

— Ну да. Названия нет, а болезнь есть, — разочарованно протянула Маша.

Повисла тягостная пауза. ПалСаныч не знал, что ответить, и уже жалел, что позвал девушку к себе домой.

— Присядем, — буркнул он наконец.

С минуту они сидели молча. Бегло оглядев комнату, Маша вновь поймала его взгляд.

— Давайте попробуем по-другому, — предложила она. — Вы ведь можете допустить существование подобных неврозов — как возможность?

— Как возможность можно допустить все, ты же знаешь.

— Тогда давайте рассмотрим как возможность, что некое гипотетическое общество не может не порождать неврозы, что это его неотъемлемое свойство.

— Маша, к чему ты клонишь? — ПалСаныч запнулся, не то чтобы подбирая слова, но скорее отфильтровывая лишние. — Ты хочешь понять, что надо исправить в обществе, порождающем эпидемии неврозов?

— Профессор! — радостно объявила Маша, положив ладонь на его запястье, — я не ошиблась в выборе руководителя!

ПалСаныч поднял глаза. Взгляд Маши был прямым и спокойным; похоже, она намеренно длила паузу. Затем улыбнулась, упруго выпрямилась и легким движением скинула жакет с тусклым прямоугольником резерва. Небрежно бросила его на спинку кресла и села, закинув ногу на ногу.

— Как у Вас жарко! — оправдание прозвучало формально и неестественно, но Машу, похоже, это совсем не беспокоило.

ПалСанычу тоже было не до того. Прямо на него уставились два затвердевших соска, нахально торчащих из-под тонкой майки. От неожиданности он непроизвольно сглотнул.

— Маша, ну зачем ты так? Ты же знаешь, Кодекс общения осуждает провоцирующую одежду…

— А Вы сообщите обо мне в Комитет морального контроля, — Маша довольно оскалилась; не в пример ПалСанычу, она казалась вполне уверенной. — Пусть там узнают, что уважаемый профессор пялился на сиськи своей аспирантки. Патовая ситуация.

— Ты читала мою статью о патовых ситуациях?

— Да, и знаете что? Вы ведете себя сейчас совсем не так, как рекомендуете в статье.

ПалСаныч недовольно нахмурился.

— Маша, давай на этом и закончим. Мне не нравится то, что здесь происходит, и не нравится твоя лексика.

Маша улыбалась. Она владела ситуацией, владела безоговорочно. И, судя по всему, это было ей привычно.

Маша Эпштейн «Общество без насилия: проблемы и перспективы»

…Развитие экономических отношений вело к увеличению числа запретов; пропорционально увеличивалось и число преступлений. Найти и покарать преступников довольно часто не удавалось. Но если они попадались — наказание было жестоким и зрелищным. И публичность, и жестокость казни служили средством устрашения.

Лишь в новое время, по мере совершенствования следственного аппарата и роста раскрываемости преступлений, была сформулирована современная доктрина: наказание может не быть жестоким, если оно неотвратимо. Но для этого оно действительно должно быть неотвратимым. А оно будет таковым только в том случае, если никакое деяние уже невозможно будет скрыть.

На этом базисе и был построен мягкий тоталитаризм, а затем и общество без насилия…