Йоханнес Зиммель - Любовь — всего лишь слово

— Кто? — спрашивает она совсем тихо своим прокуренным хрипловатым голосом и смотрит на мокрый зеленый ландшафт этого субботнего дня.

Я не смею даже положить ей руку на плечо, хотя стою совсем близко у нее за спиной.

— Это из «Бури» Шекспира, — отвечаю я, — слова Просперо. В школе мы сейчас читаем Шекспира по-английски. Наш учитель английского отличный парень. Молодой. И потрясающий симпатяга. Великолепно одевается. Каждый день новый пиджак. И изысканные шейные платки. Ной думает, что он педик. Все девочки от него просто без ума! Но если он и педик, то тайный. Он сверхгалантен с девочками, по-настоящему галантен! Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы ты когда-нибудь встретилась с ним.

— А что говорится в «Буре»?

— We are made out of such stuff as dreams, and our little life is rounded by a dream.

— Что это значит по-немецки?

— Непонятно? А как же твои американские дружки?

— Бессовестный!

— Это я так. Не обижайся!

— Скажи лучше, что это значит по-немецки, — говорит она, глядя сквозь дождь вниз на своего ребенка, играющего с собакой на лужайке. — Дружки дружками, но я все равно плохо владею английским.

— Это означает приблизительно следующее, — говорю я, — «мы из того же вещества, что и сны, и наше скромное бытие окружают сны».

— Красиво.

— Правда?

— Мне надо было бы иметь побольше американцев. Тогда бы я сейчас хорошо знала английский. После третьей мировой войны я это наверстаю. Если останусь в живых.

— После третьей мировой войны ты будешь моей женой, — говорю я, — если мы оба будем живы.

Она поворачивается и смотрит на меня, а меня бросает то в жар, то в холод. Никогда еще под взглядом женщины я не чувствовал такого дурмана.

No, no, this must be love… [85] Нет, нет, это, конечно, любовь… (англ.).

— Стало быть, наше скромное бытие окружает сон?

— Да, — говорю я.

А дождь шелестит по осенней листве. Он идет и идет себе потихоньку. Вернись назад, о спящая…

— Ты храбрый?

— Что?

— Я спрашиваю: ты храбрый?

— Я? Нет. Я трус от рождения. Ты же знаешь.

— Не болтай, — говорит она, и ее глаза начинают гореть, а узкое лицо становится еще уже. — Я ему уже сказала.

— Кому?

— Своему мужу.

— Что?

— Что я встретила тебя. С другими ребятами. Совершенно случайно. Кто-то назвал тебя по фамилии. Я стала припоминать: Мансфельд? Мансфельд? А потом обратилась к тебе. Ты оказался тем самым Мансфельдом! Сыном его делового партнера.

— Верена!

— Что?

— Ты с ума сошла?

— Конечно! Ведь именно об этом мы все время и говорим! Я хочу чаще видеть тебя! И дольше! И не только тайно! И не только здесь, в башне! Ты хоть подумал о том, что мы будем делать, когда придет зима?

— Говори, говори! Что дальше?

— Дальше? Знаешь, в этой жизни все происходит шиворот-навыворот. Мой муж был в восторге! Он сказал, чтобы я позвонила в интернат и спросила, не придешь ли ты к нам завтра на ужин.

— Уже завтра?

— Да. Поэтому я и спросила, хватит ли у тебя смелости.

— Думаю, что хватит.

— Я подумала, что если ты придешь к нам раз, то сможешь приходить и потом. И во Франкфурте тоже. Мы ведь скоро отсюда уедем.

— Всю последнюю ночь я со страхом думал об этом.

— Кем ты хочешь стать, Оливер?

Я не отвечаю, потому что стесняюсь.

— Ты, наверно, и сам еще не знаешь?

— Нет, знаю.

— Тогда скажи.

— Это может показаться глупостью.

— Все равно скажи!

— Я хочу стать писателем.

— И ты этого стесняешься?

— Так ведь это очень трудно. Скорее всего я никогда им не стану. И вообще…

— Ты уже что-нибудь написал?

— Примитивные рассказики о любви для девочек. Пока больше ничего.

— Напиши о нашей с тобой истории.

— Нашей истории?

— О нас двоих! Как мы познакомились. Обо всем, что уже было. И о том, что…

Она запинается, и я спрашиваю:

— Ты хотела сказать: и о том, что еще будет?

Она кивает и снова смотрит вдаль сквозь дождь.

— Хорошо, — говорю я. — Хорошо, я попытаюсь. И дам тебе все прочесть. И если что-нибудь у меня не получится, ты мне скажешь, ладно?

— Ладно. И если мне что-то особенно понравится, я тоже тебе скажу.

— Договорились.

— Оливер…

— Да?

— Энрико тоже будет завтра вечером. Он возвратился из Рима. Его пригласил муж. Хватит ли у тебя на все это храбрости?

— Причем здесь храбрость? Пожалуй, Энрико будет неприятнее снова встретиться со мной, чем мне вновь увидеть его. Но как ты себе все это представляешь?

— Ты мне доверяешь?

— Конечно, нет, — говорю я. — Нет, чепуха, — говорю я. — Конечно, я тебе доверяю, Верена.