— Знаю. В интернате, где я жил и учился, мы в нее тоже играли.
Он пустил по зеленому сукну стола белый шар и попал им в красный.
— Теперь, когда Оливера нет в живых, я остался совсем один, — сказал принц. — Из-за этого я ужасно несчастен. Дело еще в том, что, по всей видимости, теперь мне уже никогда не вернуться домой.
— Не вешай головы, Рашид. Иногда случаются чудеса.
— Разумеется, сэр…
Комиссар катанул по зеленому сукну еще один шар. И сказал:
— В своем большинстве люди абсолютно одиноки, Рашид. Когда я впервые встретился с Оливером, он тоже принадлежал к их числу.
— Я думаю, сэр, что дети — это бедные бездомные собаки, — сказал принц.
— Боюсь, что так. Скажи: значит, ты встречал его во франкфуртском аэропорту?
— Да, сэр. Он вышел из таможни, где они его обыскивали, и сказал, что очень рад тому, что я его встретил. Мне было так приятно это слышать.
— Что он еще сказал?
— Что его мать очень больна. А потом он дал мне жетон…
— Какой жетон?
— Он оставил свою машину в гараже аэропорта, когда улетал. А когда прилетел, то попросил меня пойти и сказать, чтобы машину подали из гаража.
— Белый «ягуар»?
— Да, сэр.
— А почему он не забрал его сам?
— Он сказал, что ему надо позвонить и что у него мало времени.
— Он производил впечатление счастливого человека?
— Да, сэр. Несмотря на то, что его мать была так тяжело больна… Я побежал в бюро, где получают из гаража машины, а он пошел в бар, чтобы оттуда позвонить.
— Ты это точно помнишь?
— Точно.
— Он сказал, кому собирается позвонить?
— Нет, сэр.
Дверь бильярдной комнаты открылась, и вошел Маркус, молодой, честолюбивый сотрудник отдела криминалистической техники. Он держал в руках только что проявленные фотоснимки. С них капала вода. Комиссар кивнул Рашиду.
— Погоди минутку.
Маркус тихо докладывал Харденбергу:
— Вот отпечатки пальцев, обнаруженные в окровавленной машине убитого. Они принадлежат Оливеру Мансфельду. А вот эти принадлежат маленькому иностранцу. Я снял у него отпечатки пальцев. Они идентичны. Он оставил их раньше. И они не кровавые. — Маркус показал еще и третий снимок. — А это, — продолжал он, — это отпечатки, которые я не могу идентифицировать. Я был во Франкфурте и передал их по радиофототелеграфу в Висбаден, в федеральное ведомство уголовной полиции. Они там не зарегистрированы. Они намного старее тех, что оставил мальчик.
— Должно быть, люди, которых Оливер когда-то возил в своей машине.
— Скорей всего.
— Чем там занимается доктор Петер?
— Он все еще работает в подвале.
— Сколько времени ему еще потребуется?
— Господин комиссар, вы ведь знаете, как непросто с повешенными.
— Да, знаю. Кстати, этот господин Лазарус уже приехал?
— Кто?
— Человек, читавший рукопись покойного.
— Ах, этот. Вертолет, на котором он прилетел, заодно доставил и цинковый гроб.
— Где господин Лазарус?
— В холле. Он пьет фернет бранка [181] Сорт аперитива.
. И говорит, что плохо себя чувствует. Он просит, чтобы ему дали поговорить с вами как можно скорее.
— Тогда побудьте здесь и займите мальчика, а я переговорю с господином Лазарусом.
— Есть, господин комиссар.
Харденберг направился к выходу. У двери он мимоходом потрепал Рашида по темным волосам.
— Тебе, малыш, придется подождать меня несколько минут, — сказал он. — Я скоро вернусь.
— Разумеется, сэр.
Ханденберг подал Маркусу знак. После чего тот сел рядом с Рашидом и похлопал его по плечу.
— Ты умеешь играть в бильярд?
— Да, сэр.
— Хочешь сыграть со мной?
— Нет, сэр. Не сердитесь. Я не хочу играть.
— Почему?
— Потому что убили моего брата, — ответил принц. — Мне очень грустно. Пожалуйста, не надо со мной говорить. Иначе я заплачу, а мой отец всегда повторял, что плакать в присутствии посторонних невоспитанно.
Маркус уставился на маленького мальчика. Затем слегка толкнул бильярдный шар. После чего в большой бильярдной воцарилось молчание.
А за окнами падал снег, засыпал пути и дороги, со скрипом и треском ломал своей тяжестью толстые ветви старых деревьев. Казалось, будто сам воздух уже состоит из снега, будто и самого воздуха уже не осталось, а только некая мешающая дышать, удушающая все живое и в то же время не осязаемая и не имеющая, названия среда, одновременно невесомая и тяжко давящая, низвергающаяся из бесконечности небес и сама без конца и края — нескончаемое движение мириад снежинок. Потом самые древние старики скажут, что не припомнят за всю свою жизнь другого такого снегопада.
Читать дальше