Владимир Новиков - Роман с языком, или Сентиментальный дискурс

В нашей же академической науке послесталинского и догорбачевского времени такая система сложилась: в каждом институте было, естественно, втайне презираемое официальное начальство — и в то же время существовала своя научная аристократия, не занимавшая руководящих должностей, но имевшая авторитет «по большому счету», работавшая в основном на себя и лишь удостаивавшая институт своих редких посещений. Да что говорить — я сам примерно таким был до посадки в административное кресло. Так вот этим аристократам сам черт не брат, любое поручение они как оскорбление воспринимают. Мне, мол, некогда — нет, ты подумай, ему некогда выполнять свою основную работу, за которую он деньги получает. Слишком маленькие? Извини, радость моя, но я такое оправдание халтурной работы — решительно отметаю. Уважающий себя человек (а уж тем более притязающий на звание «интеллигента» или «личности») независимо от зарплаты работает со стопроцентной добросовестностью — либо уходит. А они готовы здесь только числиться, место занимать, но ведь и место что-то стоит, за него надо чем-то платить. Почитывая лекции на стороне, в том числе и заграничной, они все же институтскими титулами представляются: без мундира, голышом, не всякого и пригласят.

А главное — я для них слишком досягаем, я стараюсь с ними, как раньше, на равных говорить — им же чувство равенства абсолютно не свойственно: они другого видят либо выше, либо ниже себя — и в обоих случаях презирают. Наверное, и надо возвышаться, возноситься, а я именно этого не умею и никогда, пожалуй, не научусь.

К тому же оказался я «не сиделец», как мой старший брат говорит. «Сиделец» — это тот, кто извлекает гедонистический эффект из самого процесса восседания в кабинете, кто за начальственным столом чувствует себя, как автофанат за рулем «мерседеса» или «ауди» (или что у них есть еще там). Эти две страсти, кстати, нередко совпадают, потому у современных администраторов автомобиль — филиал кабинета, с телефоном и прочими атрибутами власти. Вкус, батюшка, отменная манера, а у меня этого вкуса — ноль.

Иные, хоть, может быть, и не лучшие мне дороги права. Сажусь дома за старенький, от отца унаследованный шаткий стол, сам себе велю подать кофе, вкладываю черную копирку между двумя листами бумаги, как будто одеяло вставляю в хрустящий пододеяльник, ожидая ввечеру прихода свежей гостьи с таинственной улыбкой на устах. Минут пятнадцать, а то и полчаса неподвижно сибаритствую, как Ботвинник, приходивший на партию загодя, чтобы просто сидеть и смотреть на клетчатую доску с девственными фигурами, еще не вступившими в размены.

Расписываюсь понемногу, но вскоре кожей чувствую, что за мной приехали и сейчас заберут. Директор вошел в азарт, настоящим стал глобтроттером, из-за границ не вылезает, а в интервалах полеживает в приличных больницах. Почти всегда его служебная машина в моем распоряжении, точнее — я в ее распоряжении, поскольку появление черной «Волги» под окном я, пешеход до мозга костей, воспринимаю как приезд «черного ворона». Прощай, русский письменный, еду сотрясать воздух бесполезными речами!

«Стол» (дома) и «стол» (на службе) — это омонимы, это совершенно различные предметы. Сидение за домашним столом я просто не ощущаю как процесс, не замечаю его; писание состоит из выходов, выбеганий. Меня с детских лет волновала тайна абзаца: как это — взять вдруг и перепрыгнуть в следующую строчку? В начальной школе ведь полагалось в таких случаях поднять руку: «Анна Ивановна! Можно я начну с красной строки?»

И теперь для меня абзац — это непременно вставание из-за стола, а уж такой смелый знак, как двойной пробел между строками, — это не меньше чем выход на улицу, в пальто или без оного — по сезону…

Стол же казенный — это каторжная тачка, от него никуда не убежишь. Разговаривать с людьми через такую преграду — для меня жуткий неуют, а выйти и сесть напротив визитера за маленький приставной столик — этот демократичный жест классических матерых бюрократов в моем исполнении был бы просто комичен. Пустился я было на такую полубессознательную хитрость — не вызывать к себе того или иного завсектора через секретаршу, а заходить к нему как бы в гости, все же какая ни на есть — прогулка. Так — представляешь — не понравилось это широким массам, решили они, что я таким образом проверяю их присутствие на месте; одна пожилая, неопрятная и мужеподобная «совесть института» тактично до моего сведения этот испуганный вокс попули довела. В общем, довели они меня, достали (уродливое слово, но здесь оно уместно).